Array Коллектив авторов - Русский полицейский рассказ (сборник)

– Кто там?

– Полиция. Именем закона – отворите немедленно, или мы вышибем двери.

Из комнаты явственно донесся тревожный разговор, в котором слышалось колебание и понукание. Раздалось визжание ключа в замке. Кто-то приотворил осторожно двери, придерживая за ручку. Околоточный рванул их и вскочил в комнату, крикнув:

– За мной, ребята.

Стоявший у дверей с испугом попятился в сторону. Двое других, бородатый брюнет с довольно свирепым лицом и молодой блондин, стояли точно вкопанные, с бледными лицами, на которых была написана тревога.

Околоточный, за которым вошли городовые, остановился в позе, полной вызова и напряженной энергии. Лицо его побелело, точно полотно.

– Ни с места, – произнес он металлическим и повелительным голосом; но приказание это было совершенно напрасно, так как находившиеся в комнате люди и без того, казалось, онемели от испуга. Он окинул беглым взглядом ужасную комнату. На столе все лежал умирающий и озирался помутневшими, уже тусклыми глазами, тяжело дыша.

Околоточный несколько мгновений продолжал смотреть то на несчастного, то на висевшую у окна человеческую руку, то на стол со вскрытым туловищем, потом вдруг подошел порывисто к ящикам, на которых лежали трупы, и сдернул простыню.

То, что он увидал теперь, заставило его отступить от неожиданности. На одном ящике лежала молодая женщина в короткой красной атласной юбочке и с обнаженной грудью. Она улыбалась ему очаровательной улыбкой. Рядом, на другом ящике, была другая женщина с обнаженным туловищем. Ноги ее были прикрыты шелковым покрывалом.

Выражение ужаса сменилось на лице околоточного смущением, потом улыбкой. Он круто повернулся к Гапанюку и, покачав головой, сказал, сдерживая смех:

– Ах ты, олух, олух! Так ведь это ж восковые фигуры из музея…

В комнате раздался смех. Очевидно, находившиеся в ней «злодеи» угадали теперь причину появления полиции. Один из них, блондин, говоривший ломаным русским языком, выступил вперед и, улыбаясь, стал объяснять не без иронии во взгляде: это вот – «баядерка», это – Мелузина, морская нимфа, или «человек-рыба», это туловище – фигура из анатомического отделения, эта лысая голова – наш уважаемый железный канцлер «гер фон Бисмарк», далее «тайный советник, знаменитый доктор Роберт Кох», изобретатель не менее знаменитого кохина, здесь бюсты индейского вождя и «барона Морица Гирша», известного еврейского филантропа, а на столе фигура, «изображающая умирающего президента Французской республики Карно»… Что касается его самого, то он «главный механик» музея, разъезжающий по отделениям, починяющий механизмы и обновляющий фигуры, так как они иногда портятся во время перевозки. В музее производить починку неудобно, потому что там холодно. До десяти часов вечера бывает публика – и потому приходится работать только ночью. Некоторые фигуры линяют, их надо подкрашивать, чтобы придать «больше жизни», но в музее краска не скоро высохла бы. У Карно «испортилась машина», и он сейчас только исправил ее и завел.

Околоточный машинально шел за «механиком», смущенно улыбаясь, потом опять повернулся к Гапанюку, смерил его насмешливым взглядом и сказал:

– Ну? Видишь… олух? «В безумлении стоял на пратуваре. Не иначе как жиды гамана гатуюць!»

Гапанюк, точно окаменев, оставался неподвижно у дверей. Курносое лицо его пылало от смущения. Он учащенно мигал серыми глазками, продолжая озираться с «безумлением»…

Наталья, молодая, миловидная женщина, поспешно накрывала на стол. Скоро будет бить пять часов, надо успеть поужинать до 6, когда муж ее, городовой Михаил Новиков, должен становиться на свое дежурство. Запоздала она сегодня немножко отчасти потому, что и работы было немало в такой день, как сочельник: убрать комнату и кухню, помыть везде полы, столы, сварить обед на сегодня и завтра, чтобы в великий праздник хоть посидеть, отдохнуть, в церковь сходить; выкупать 6-летнюю Авдоньку, которая сидела в кухне на лавке и тихонько скулила, потому что с утра ничего не ели, дожидаясь рождественской звездочки. Отчасти и не хотела будить мужа раньше, жалея его; только в 2 часа пришел он домой, усталый, измученный и после дежурства и бегая с повестками, а в 6 часов надо идти на пост, пусть бы поспал и еще, и проспал даже. Но Егорыч ее был строгий, любил поворчать, если что было не по нем, ругнуть, да и служака был исправный, и едва дешевые часы с кукушкой прохрипели пять раз, как Наталья вошла за перегородку у печки, где спал ее муж, и тихонько взяла его за плечо.

– Егорыч, пять пробило, вставай, ужинать будем, все уж у меня на столе.

Только пошевелился Новиков, посмотрел на часы, как раскрыл уже рот, чтобы сказать свою любимую поговорку: «Черт подери совсем!..» Да вспомнил, как сегодня Наталья уж не раз останавливала его: «Полно, Миша, перестань хоть для такого дня чертыхаться, я и лампадку перед образом зажгла». Наталья позвала к столу и старуху солдатку, что снимала у них в кухне угол за 1 р.

– Идите, бабулька, поужинаете с нами.

И Авдоньку посадила возле себя.

Помолились и сели ужинать.

Ели молча, торопливо. Егорыч никогда не был разговорчив. Наталья жалела мужа, болело сердце у нее при мысли о том, что в такой великий праздник, в святой вечер, да еще в пургу – ишь, как метет, завывает, надо идти в город и становиться на пост. Старая солдатка была глуха, как тетерев, с ней не очень-то поговоришь. Зато лепетала, не переставая, голубоглазая Авдонька, хотя и уписывала за обе щеки пироги с кашей. Она рассказывала о том, что мать обещала взять ее на елку в приют, где стирала белье, какое там будет деревцо – зелененькое!.. Какие подарки получат детки, и она завтра получит от мамани желтые туфельки, а от тяти куклу.

Егорыч оторвался от щей, поднял голову.

– Это еще что за туфельки, за кукла? Откуда я тебе куклу возьму? Эх, балуешь ты, Наталья, девчонку, смотри, вырастет, на голову тебе сядет. Не барское дитя, и босой походила бы, а ты ей желтые башмаки покупаешь.

– Одна она у нас, Миша, как же не побаловать? – с нежностью погладила Наталья мокрые русые волосенки.

Авдонька опять повторила:

– Тятя куколку купит. Купишь?

И лукаво заглянула отцу в глаза.

– Авдотья, не таранти! Чего затвердила – куклу да куклу? Где я тебе денег на куклу возьму? Говорю я тебе, Наталья, не порти ты девку, не веди ты ее барышней, нам не по карману это баловство. Если бы еще мальчишка был! Вот бы в часть с собою брал, на велосипеде покатал, службе своей обучил, а девчонка… На что она мне?.. Трать, трать на нее деньги, а вырастет, все равно замуж уйдет.

– Ну полно ворчать, Егорыч, Авдоня за тебя Богу помолится. Мы за тятю Богу молимся, правда, дочка? – говорила ласково Наталья, посматривая на присмиревшую от воркотни отца девочку.