Ирина Одоевцева - На берегах Сены

В Риге обосновалась масса эмигрантов со всей России. Большинство из них, по-видимому, вполне сносно устроилось. Насколько я могла судить, лучше, чем у нас в Париже. Латышские власти не притесняли русских и относились к ним более чем сносно.

В Риге была отличная опера и драматический театр, где наряду с латышскими шли русские представления.

Вскоре после моего прибытия в Ригу, когда я еще жила на квартире отца одна - Георгию Иванову долго пришлось хлопотать о латвийской визе, и он приехал в Ригу только через месяц после меня - ко мне явилась интервьюировать меня для газеты "Сегодня" молодая журналистка. Покончив с интервью, она передала мне привет от редактора Мильруда и приглашение "пожаловать поскорее в редакцию. И Петр Пильский тоже будет счастлив познакомиться с вами".

Принимая приглашение и обещая прийти, я неожиданно рассмеялась. Она удивленно взглянула на меня - что тут смешного? Но я не стала объяснять ей причину своего непонятного смеха, и она, получив от меня мою фотографию, так и ушла, явно недоумевая и, должно быть, считая "эту Одоевцеву очень странной".

А мой смех был вызван трагикомическими воспоминаниями о моем знакомстве с Мильрудом. Я не хотела о нем говорить, надеясь, что он начисто забыл его. Ведь это было так давно - целых десять лет тому назад!

Я снова смеюсь и, как говорил Андрей Белый, "с головой погружаюсь в свое прошлое".

...Вот я, только две недели тому назад покинувшая Петербург, здесь, в Риге, у отца. Я уже успела до отказа насладиться прелестями сытной рижской жизни и почувствовать, что мне здесь все-таки чего-то не хватает. Чего? Ну, понятно, "литературного амбьянса" - как это называлось у нас в Цехе,казавшегося мне тогда не менее необходимым, чем воздух. В Риге существует ежедневная газета "Сегодня" - я с удовольствием читаю ее каждое утро. Она ведется живо и интересно и вовсе не похожа на наши "Правду" и "Красную газету". Вокруг нее, должно быть, группируются поэты. Надо пойти в "Сегодня", познакомиться с ее редактором Мильрудом и отнести ему мои стихи в подарок - бесплатно. Он, наверное, будет очень рад появлению русского поэта, только что прибывшего из Петербурга, и познакомит меня со здешними поэтами.

Недолго думая, я переписываю три своих стихотворения, засовываю свой бант под замшевую круглую шапочку с помпоном, надеваю свое рыжее клетчатое пальто - то самое из моих стихов о статуе в Летнем саду,- и отправляюсь знакомиться с Мильрудом.

Редакция газеты "Сегодня" помещается на захолустной Суворовской улице в старом скромном домике. Я вхожу и заявляю звонко щелкающей на пишущей машинке барышне, что желаю видеть редактора газеты Мильруда.

- У вас рандеву? - спрашивает она.

Я качаю головой.

- Нет.

Она удивленно поднимает подрисованные брови.

- Вы хотите видеть лично его? По какому делу?

- Без всякого дела. Я пришла с ним познакомиться. Я - Ирина Одоевцева,не без гордости говорю я.

Но мое имя ей, по-видимому, незнакомо. Она еще выше поднимает брови.

- Вряд ли он вас примет. Но я пойду доложу ему. И она уходит. Я остаюсь одна, немного сбитая с толку. Не такого приема я ожидала. Впрочем, откуда этой маленькой рижской машинистке разбираться в делах поэзии?

Она возвращается и предлагает мне последовать за ней Ну, конечно, иначе и быть не могло. И я поднимаюсь с ней по узкой обшарпанной лестнице на следующий этаж.

Редактор Мильруд сидит за большим некрашеным столом. заваленным бумагами, в пустоватой, бедно обставленной комнате. Он высокий и плотный, еще совсем нестарый и симпатичный на вид. Но меня он окидывает не приветливым, а скорее удивленным взглядом. Он слегка приподнимается, не предлагая мне сесть.

- Чем могу служить? Предупреждаю, что мы уже нашли машинистку и вакантных мест у нас в "Сегодня" больше нет...

Я сажусь на венский стул перед тем как ответить.

- Нет, я не ищу места. Я пришла с вами познакомиться, Я - Ирина Одоевцева и принесла вам мои стихи.

Он слегка морщится:

- Стихи? Этого товару у нас и так больше, чем надо. Ни к чему нам. Вот маленький рассказик, если подойдет...

Я перебиваю его. Он, должно быть, не расслышал моего имени, и я повторяю отчетливо и громко:

- Я - Ирина Одоевцева и рассказов не пишу. Я - поэт Ирина Одоевцева.

- Как? Ирина Ода-овца? Простите, не слыхал...- и любезно кивнув: - А вы попробуйте. Авось вам удастся. Коротенький, фабульный рассказик. Мы против начинающих ничего не имеем. Даже поощряем. И небольшой гонорар заплатим, если возьмем. А теперь простите,- он снова приподнимается.- Очень занят, и уже вполне дружелюбно улыбнувшись: - До скорого! Надеюсь, с рассказиком!

Я встаю, стараясь совладать с собой, и, уничтожающе взглянув на него, отчеканиваю:

- Вам, редактору газеты, следовало бы лучше знать имена русских поэтов,- и, слегка поклонившись, гордо выхожу.

Спускаясь по лестнице, я крепко держусь за перила - только бы не полететь кубарем вниз от душащего меня возмущения. Но у меня же хватает самообладания, чтобы, проходя мимо машинистки, кивнуть и пожелать ей как ни в чем не бывало:

- Всего хорошего!

Дома я, уже не сдерживаясь, рассказываю отцу, как меня "оскорбил" Мильруд. Он остро переживает мою обиду - как и полагается горячо любящему отцу - и решает тут же больше не читать "Сегодня" и прекратить его выписывать. Решение это он, впрочем, все же не осуществляет.

- Ода-овца,- повторяю я и снова смеюсь.

Это было десять лет тому назад, многое за эти годы переменилось, и "сама, покорна общему закону, переменилась я".

Да, я теперь совсем не та, что там, на берегах Невы. Даже мой бант казалось бы, составлявший часть меня самой,- давно исчез. Расставаться с ним мне было нелегко. Но я поняла, что здесь он просто невозможен.

Прошло несколько дней после моего интервью, и вот я иду в "Сегодня" вторично знакомиться с Мильрудом, надеясь, что о первом знакомстве с "Ода-овцой" он забыл.

Редакция "Сегодня" помещается теперь в фешенебельной части города в собственном большом, чрезвычайно безобразном особняке. Но внутри его все на удивление пышно и богато. И до чего непохоже на более чем скромную редакцию наших парижских "Последних новостей".

Меня, как только я назвала себя, вводят в огромный, роскошный кабинет Мильруда, и он сам уже идет ко мне настречу, сияя радостью.

- Наконец-то! Я уже заждался вас!

Он усаживает меня в глубокое удобное кресло.

И сразу же:

- А я уже боялся, что вы все еще не простили мне моего - помните приема десять лет тому назад.

О Господи, значит, он не забыл! А он продолжает:

- Я тогда же хотел извиниться перед вами. Ведь вы тогда имели и право и основание называть себя "русским поэтом". Мне это объяснил ваш горячий поклонник Максим Горький, превозносивший до небес ваши баллады и поэму о Луне. Но мне вы показались в вашей шапочке с помпоном удивительно забавным подростком с просто дьявольским апломбом. Вы с таким высокомерием заявили мне, что мне следовало бы лучше знать имена русских поэтов, что я просто остолбенел и долго потом без смеха не мог вспомнить о вас. Даже Максиму Горькому рассказал, думая посмешить его.