Владимир Набоков - Полное собрание стихотворений

оснеженная страна:

призрак неба голубого,

тишь и белизна...

Там над озером пушистым,

сладким холодом дыша,

светит леса молодого

белая душа...

Там блаженствовать я буду

в блеске сети ледяной,

пробираться, опьяненный

вечной белизной,

и, стрелою из-под веток

вылетая на простор,

на лучистых, легких лыжах

реять с белых гор.

Кони

Гнедые, грузные, по зелени сырой

весенней пажити, под тусклыми дубами,

они чуть двигались и мягкими губами

вбирали сочные былинки, и зарей,

вечернею зарей полнеба розовело.

И показалось мне, что время обмертвело,

что вечно предо мной стояли эти три

чудовищных коня; и медные отливы

на гривах медлили, и были молчаливы

дубы священные под крыльями зари.

1917-1922

Зеркало

Ясное, гладкое зеркало, утром, по улице длинной,

будто святыню везли, туча белелась на миг

в синем глубоком стекле, и по сини порою мелькала

ласточка черной стрелой... Было так чисто оно,

так чисто, что самые звуки, казалось, могли отразиться.

Мимо меня провезли этот осколок живой

вешнего неба, и там, на изгибе улицы дальнем,

солнце нырнуло в него: видел я огненный всплеск.

О, мое сердце прозрачное, так ведь и ты отражало

в дивные давние дни солнце, и тучи, и птиц!

Зеркало ныне висит в сенях гостиницы пестрой;

люди проходят, спешат, смотрятся мельком в него.

1 января 1919

Ночь

Как только лунные протянутся лучи,

всплывает музыка в аллее...

О, серебристая, катись и рокочи

все вдохновенней, все полнее!..

Порхает до зари незримая рука

по клавишам теней и света

и замедляется, ленива и легка...

Последний звук,- и ночь допета...

La belle dame sans merci

(Из John Keats)

"Ax, что мучит тебя, горемыка,

что ты, бледный, скитаешься тут?

Озерная поблекла осока,

и птицы совсем не поют.

Ax, что мучит тебя, горемыка,

какою тоской ты сожжен?

Запаслась уже на зиму белка,

и по житницам хлеб развезен.

На челе твоем млеет лилея,

томима росой огневой,

на щеке твоей вижу я розу,

розу бледную, цвет неживой..."

Шла полем Прекрасная Дама,

чародейки неведомой дочь:

змеи - локоны, легкая поступь,

а в очах - одинокая ночь.

На коня моего незнакомку

посадил я, и, день заслоня,

она с чародейною песней

ко мне наклонялась с коня.

Я сплел ей запястья и пояс,

и венок из цветов полевых,

и ласкалась она, и стонала

так нежно в объятьях моих.

Находила мне сладкие зелья,

мед пчелиный и мед на цветке,

и, казалось, в любви уверяла

на странном своем языке.

И, вздыхая, меня увлекала

в свой приют между сказочных скал,

и там ее скорбные очи

поцелуями я закрывал.

И мы рядом на мху засыпали,

и мне сон померещился там...

Горе, горе! С тех пор я бессонно

брожу по холодным холмам;

королевичей, витязей бледных

я увидел, и, вечно скорбя,

все кричали: Прекрасная Дама

без любви залучила тебя.

И алканье они предрекали,

и зияли уста их во тьме,

и я, содрогаясь, очнулся

на этом холодном холме.

Потому-то, унылый и бледный,

одиноко скитаюсь я тут,

хоть поблекла сырая осока

и птицы давно не поют.

* Безжалостная Прекрасная Дама (фр.). Джон Китс (1796-1821) английский поэт.

Пьяный рыцарь

С тонким псом и смуглым кубком

жарко-рдяного вина,

ночью лунной, в замке деда

я загрезил у окна.

В длинном платье изумрудном,

вдоль дубравы, на коне

в серых яблоках, ты плавно

проскакала при луне.

Встал я, гончую окликнул,

вывел лучшего коня,

рыскал, рыскал по дубраве,

спотыкаясь и звеня;

и всего-то только видел,

что под трефовой листвой

жемчуговые подковы,

оброненные луной.

1917-1922

x x x

Я думаю о ней, о девочке, о дальней,

и вижу белую кувшинку на реке,

и реющих стрижей, и в сломанной купальне

стрекозку на доске.

Там, там встречались мы и весело оттуда

пускались странствовать по шепчущим лесам,

где луч в зеленой мгле являл за чудом чудо,

блистая по листам.

Мы шарили во всех сокровищницах Божьих;

мы в ивовом кусте отыскивали с ней

то лаковых жучков, то гусениц, похожих

на шахматных коней.

И ведали мы все тропинки дорогие,

и всем березонькам давали имена,

и младшую из них мы назвали: Мария

святая Белизна.

О Боже! Я готов за вечными стенами

неисчислимые страданья восприять,

но дай нам, дай нам вновь под теми деревцами

хоть миг, да постоять.

1917-1922

Перо

Зелененьким юрким внучатам

наказывал леший в бору:

"По черным ветвям, по зубчатым,

жар-птица порхнет ввечеру;

поймайте ее, лешенечки,

и клетку из лунных лучей

возьмите у ключницы-ночки,

да так, чтоб не видел Кощей.

Далече от чащи брусничной

умчите добычу свою,

найдете вы домик кирпичный

в заморском, туманном краю.

Оставьте ее на пороге:

там кроткий изгнанник живет,

любил он лесные дороги

и вольный зеленый народ".

Так дедушка-леший на ели

шушукал, и вот ввечеру,

как струны, стволы зазвенели,

и что-то мелькнуло в бору.

Маячило, билось, блестело.

Заохал, нахохлился дед...

Родимые, знать, улетела

жар-птица из пестрых тенет.

Но утром, как пламя живое,

на пыльном пороге моем

лежало перо огневое

с цветным удлиненным глазком.

Ну что ж, и за этот подарок

спасибо, лесные друзья.

Я беден, и день мой неярок,

и как же обрадован я.

7 июня 1921, Кембридж

x x x

Мы столпились в туманной церковенке,

вспоминали, молились и плакали,

как нечаянно двери бесшумные

распахнулись, и тенью лазоревой

ты вошла, о весна милосердная!

Разогнулись колена покорные,

прояснились глаза углубленные...

Что за чудо случилось отрадное!

Заливаются птицы на клиросе,

плещут воды живые под сводами,

вдаль по ризам колеблются радуги,

и не свечи мы держим, а ландыши,

влажной зеленью веет - не ладаном,

и, расставя ладони лучистые,

окруженная сумраком радостным,

на иконе Весна улыбается.

x x x

Моей матери

Людям ты скажешь: настало.

Завтра я в путь соберусь.

(Голуби. Двор постоялый.

Ржавая вывеска: Русь.)

Скажешь ты Богу: я дома.

(Кладбище. Мост. Поворот.)

Будет старик незнакомый

вместо дубка у ворот.

3 мая 1920, Кембридж

Русь

Пока в тумане странных дней

еще грядущего не видно,

пока здесь говорят о ней

красноречиво и обидно

сторонкой, молча проберусь

и, уповая неизменно,

мою неведомую Русь

пойду отыскивать смиренно,

по черным сказочным лесам,

вдоль рек да по болотам сонным,

по темным пашням, к небесам

бесплодной грудью обращенным.

Так побываю я везде,

в деревню каждую войду я...

Где ж цель заветная, о, где