Александр Мишарин - Белый, белый день

А уж дальше Мария Никитична сама пошла! Ее золотые руки, умение ладить с людьми да просто талант портнихи и вывели ее "в люди". Закройщица кремлевского ателье - это большой человек!

Мария Никитична рассказывала (конечно, шепотом, взяв слово, что никому-никому!), что от экземы на нервной почве жена Берии вынуждена заказывать все платья только на шелковом шифоне. Да еще с одной примерки! "Прикоснуться к ней - ни-ни! Нельзя ни в каком случае! Хоть что тут делай".

Рассказывала, какие халды дочь и жена Кагановича. Какой фасон им ни предлагай - всё, как на корове седло!

П.П., тогда мальчик, не интересовался этими ее рассказами. А ведь она бывала и в квартирах первых лиц. Самых первых! А ему бы схватить кусок пирога со стола и быстрее во двор, к ребятам!

Теперь бы он, наверно, о многом бы порасспросил Марию Никитичну.

В его памяти остался один рассказ - как она приехала к молодой паре. Юной жене привезла два первых наряда. Ее встретил тридцатисемилетний молодой министр - симпатичный и уважительный. Как радовалась первым в ее жизни парадным платьям его жена - почти девочка!

П.П. даже запомнил, что одно было из зеленого лионского пан-бархата. А второе - из французского креп-жоржета с парчовыми вставками.

Юная супруга была в положении. Но все равно - так хороша была в ярких, торжественных, даже роскошных нарядах!

Мария Никитична по привычке даже прослезилась.

- Такие молодые оба! Такие красивые!

"Сам" настоял, чтобы закройщицу доставили домой на его персональном автомобиле.

- Ну никак, никак я не могла отказаться! Уж такой любезный и такой простой!

Она снова приложила к глазам батистовый платочек - набежала новая слеза.

- А через три месяца его арестовали! Где теперь его девочка-жена? Наверное, тоже расстреляли. Родила ли? Успела? И где ребенок?.. Ни от кого не услышим... - Помолчав, она тихо добавила, опустив глаза: - Это Абакумов был. Читали, наверное, в газетах!

В комнате стало тихо-тихо.

Мария Никитична раскраснелась от слез и пошла в ванную комнату... Когда вернулась напудренная, с еще красными глазами, то сразу заторопилась домой.

- Мне же у себя еще двором идти! А уже поздно, темно...

Прощание, поцелуи, запах французских дорогих духов, большая английская сумка с золотым замком... Котиковая черная шуба, легчайший оренбургский платок...

И грустный, грустный взгляд!

Когда она ушла, Анна Георгиевна сказала... Словно про себя:

- Придет домой, и только четыре стены. Одна-одинешенька!

- Да, одиночество - страшная вещь, - согласился с женой, притом очень серьезно, Павел Илларионович. Нахмурился. Надолго замолчал...

П.П. сидел в глубоком кресле, потушив свет. Только телевизор чуть освещал большую гостиную.

Он не слушал ночные последние известия - их уже не раз повторяли за день.

Почему, когда он становился старше, когда был студентом, начинающим ученым, когда пришли первые большие успехи, то все больше отдалялся, а потом уже навсегда потерял из поля своего внимания почти всех подруг матери? Прелестных и добрейших к нему, настоящих фей его детства? Они так любили его и баловали!..

Почему истерлись эти сердечные нити, которые, казалось бы, не были омрачены ничем? Разве только возрастом?

Их, уходящих, уже не появляющихся в их доме из-за болезней, слабости, просто старости, он, П.П., просто отодвинул, забыл, погружаясь в большой как ему казалось тогда - раскрывающийся перед ним мир дела и крупного успеха. Их уход его просто не волновал! Он был каким-то зверино-естественным...

Пока мать еще была в силах, она изредка, не часто, но навещала своих старых подруг. Рассказывала Павлику, какими их нашла. Но он и тогда слушал вполуха! Все, как у всех... Болезни, дети, внуки...

А теперь он даже не мог вспомнить, как и когда умерла та же Мария Никитична.

На старости лет она сошлась с бывшим директором их ателье. И они, персональные пенсионеры, уже глубокие старики, жили на даче в Журавлевке.

Мать отправлялась туда один раз в году, второго августа, в день Ильи Пророка.

Петр и Павел час убавил, а Илья-пророк два уволок!

Но Илья - так звали последнего мужа Марии Никитичны - был далеко не пророк. А пьяница и старый, вздорный, почти сошедший с ума от водки бывший гэбист...

Он-то и уволок Марию Никитичну на тот свет! П.П. теперь даже не помнил, было ли это до смерти Анны Георгиевны или после?

"Да и зачем мне это сейчас знать? - холодно, даже поморщившись, подумал старый Кавголов. - Скоро и моя очередь!"

В тот вечер П.П. долго не мог уснуть.

Он вставал, сидел на кухне, курил... Не включал света... Даже чай заваривал в темноте. Смотрел в окна, выходящие на широкий, вечно живой проспект.

"Где же она сейчас? У Антона? - думал П.П. - Вряд ли..."

Сыну с женой и дочерьми самим повернуться было негде - даже в приличной трехкомнатной квартире. А уж стеснять их Анна Георгиевна никогда бы не захотела.

По ночному проспекту мчались запоздалые машины. Некоторые на такой скорости, словно спешили на тот свет...

"Я уже думаю о ней как о реальном, живом человеке! - вдруг поймал себя на мысли П.П. - А это же бред! Галлюцинация! Это просто невозможно! Ни по каким законам. Ни по земным, ни по небесным!.. Куда спешат? - Он уперся взглядом в несущиеся с адской скоростью иномарки. - Кто вас уж так ждет? - И сам себе ответил: - Никто... А я отъездился. Стал на прикол".

Большая, гулкая, старая квартира. Железные двери, замки. Поскрипывающая мебель. Картины, книги, книги...

А в общем - пустота!

"Что значит она - эта пустота? Что-то да значит? Отсутствие желаний? Сильных, всепоглощающих, страстных?.. Или отсутствие близости? Самим же им поставленные барьеры с женой, с сыном! С братом..."

Он уж не вспоминал сейчас о коллегах по институту, фондам, Академии.

"Нет! Я исправно отдаю всё, что полагается в отношениях с родными, близкими... Жене - деньги! Сыну недавно купил большую квартиру... У каждой семьи свои законы! Значит, семья сына - не моя семья?!"

П.П. знал, что его моральный авторитет среди коллег незаслуженно высок. С ними он всегда ровен, подтянут. Полон свежих, не банальных идей, которые он, словно играючи, разбрасывает на советах, редколлегиях, симпозиумах... Все - в их руки! Им уже воплощать эти мысли в статьи, диссертации... В программные доклады!

Кавголов всегда отказывался от соавторства книг или статей. И об этом в Академии, в институте все знали. Иногда они сами вписывали его - и подсмеивались над ним, когда вручали ему книгу с его фамилией среди авторов.

Все считали, что САМ пишет какую-то большую, принципиальную работу. И поэтому отнекивается от всяких других, вполне естественных предложений о соавторстве.

Но П.П. отдавал себе отчет, что ничего существенного давно не писал. Не считать же серьезным вкладом в науку изредка подписываемые им письма в правительство или Президенту! Там он ставил свое имя первым только для того, чтобы обратили на сие послание высочайшее внимание.