Александр Мишарин - Белый, белый день

Нет, не была она шалавой. При такой красоте ой как надо было блюсти себя! И Оля блюла. Где надо, она представляла как мужа, красивого, с хорошими манерами, еще не старого Павла Илларионовича. Это хоть немного охраняло ее в театре.

Иногда он приглашался на ее премьеры и даже был одарен короткой, но не пустой беседой с самим Немировичем, который, конечно, воспринимал его, как фигуру где-то между Тухачевским и Блюхером. А так как Павлу Илларионовичу довелось служить под командованием и Михаила Николаевича, и Василия Михайловича, то эти имена звучали в его устах совсем не по-хлестаковски. И Владимир Иванович, как потом донесла молва, очень высоко оценил молодого генерала - мужа юной, подающей надежды примадонны.

Только вот после такой высокой оценки дела у Оленьки в театре вдруг пошли из рук вон плохо. Новых больших ролей она не получала, да и на старые появлялись все новые и новые вводы. Так что выходить на сцену вчерашней примадонне приходилось все реже и реже. Она пыталась объясниться с Владимиром Ивановичем, хотя все ее дружно отговаривали. Но Ольга Николаевна была молодой и очень красивой женщиной, знающей себе цену. Нет, она не собиралась торговать собой - просто с раннего детства усвоила, каким огромным преимуществом обладает красивая женщина! Она бывала с театром на банкетах, где мужчины с очень большими звездами, увидев ее, буквально впадали в шок. И по-мальчишески роняли фужеры, если она просила нарзана...

Ольга имела два тяжелых, со слезами, разговора с матерью. Старуха Чернышевич якобы прокляла ее и предсказала, что та плохо кончит...

Если вспоминать судьбу Ольги, то она не плохо, а никак... ее закончила! Она не поняла, что Немирович в том большом мире тот же маршал. А может, и поболее... И как человек избалованный, холодный и непредсказуемый, после встречи с мужем-генералом он понял, что место уже занято. Что его просто используют. Юная генеральша хочет иметь всё - громкое имя примадонны, мужа чеховского Дымова в генеральском ранге. И еще... От его зорких глаз не ускользнули почти вызывающие реакции больших людей. Как человек опытный и осторожный он понял, что, став женой наркома - или еще выше, - Оленька рано или поздно станет ему врагом. И Владимир Иванович просто смахнул эту фигуру с шахматной доски.

Она была переведена в консерваторскую студию - к начинающим щенкам с драными носками и редко мытыми гривами до плеч, с легкостью отношений и дурацким самомнением, что всемирная слава вот она - рядом...

Немирович-Данченко забыл об Ольге, наверно, на второй вечер после их объяснения. Рассказал еще дома, за ужином, своей жене и паре ее приятельниц, какие редкие красавицы появляются в России. И как жизнь бывает особо безжалостна к ним. Даже погрустил, вытер крахмальной салфеткой край абсолютно сухих глаз.

А Оленька? Она боготворила и ненавидела его всю жизнь. Конечно, никакой карьеры у нее не получилось. Она ушла из семьи, выскочила замуж за экспансивного и небездарного итальянского студента, композитора. Он звал ее на свою родину - только в Италии могут оценить ее красоту и талант. Но отъезд все откладывался и откладывался... То предвоенное время, то Муссолини... Потом страшная война, дальше нищета послевоенной Италии...

А в шестидесятые уже и жизнь прошла. Антонио стал процветающим композитором - нашел-таки свою нишу! - писал и ставил детские оперы. В Москве, в провинции, в странах народной демократии. Только не в Италии. Туда ему почему-то, несмотря на бесконечную чехарду с правительствами и одновременно колоссальный экономический рост, не давали визу.

Зато в России он был увенчан почти всеми возможными почетными званиями и премиями, зимой носил бобровые, боярские уборы. Хотя по-прежнему отличался и живостью, и темпераментом. Как-то, увидев в Столешниковом переулке Ольгу Николаевну, с которой давным-давно разошелся, спросил:

- Оленька! Ну почему ты ушла от меня? Мы же с тобой так чудесно жили!

- Ты же изменял мне! - искренне возмутилась Оля.

- Ну и ты бы мне изменяла! - так же искренне развел руками Антонио. Разве в жизни это что-то решает?

Оля только отвернулась - конечно, нет. Она была замужем четыре раза. Кавголов, Антонио... Потом Широков, ее гармонист, с которым она в составе фронтовой бригады три года бегала от смерти и от самой себя. Но жизнь нагнала - их самолет был сбит, и Широков умер на ее руках - большой, добрый, простой... Никогда и ни о чем ее не спрашивавший, хороший русский мужик.

Давно умерла старуха Чернышевич, так и не простившая дочь, еще раньше не стало брата Анджея...

Шесть месяцев она провалялась по госпиталям, кости срослись. Да только голос почти пропал и перестали виться знаменитые дерзкие воланы ее пепельных, а теперь рано поседевших волос.

Она пыталась учить пению на частной основе, но фининспекторы... Да и своего инструмента не было! Пришлось договариваться со старым товарищем еще по консерваторской студии - с Лазаревичем. Он жил с любимой тиранкой-матерью и всю жизнь был холостяком. Оля знала, что ему больше нравятся таланты его же пола. Будучи прекрасным и известным в Москве концертмейстером-вокалистом, он мог позволить себе жить, как хотел. Но какой-то лучшей, сентиментальной частью души был издавна привязан к Оленьке. Поэтому в определенный... в очень определенный день и час (в этот час стало известно, что умер народный и великий... бессмертный основатель... гений русского и мирового театра Немирович-Данченко) он сделал официальное предложение Ольге Николаевне Широковой. И его предложение было принято...

В том году очень болел Павел Илларионович... И сердце, и тиф где-то в командировках подцепил - температура за сорок... Ну и давление, конечно...

В больнице в палату к безнадежным положили.

"А я креплюсь! - думал Павел Илларионович. - Чувствую, что не в этот раз косая меня скосит! Нельзя - семья без кола, без двора останется".

Годы-то были лютые! Племянника Ростика, которого усыновили после ареста Аниной сестры Марии и ее мужа, в детский дом пришлось бы отдать!..

Умерла и вторая Анина сестра Клавдия - совсем молодой - сорока не было. А бывший ее муж, Иннокентий Михайлович, Кеша, пил горькую, оставшись один.

Даже Аня не могла с ним справиться! Но не бросала, ездила к нему в Бирюлево, в опустевший дом... Даже с бутылочкой ездила! Сама в жизни не пила. Ездила разогнать его "компашку", посидеть с пьяным. Все его слезы-слюни подтереть! Это она умела, никаким женским трудом не побрезгует... Слава Богу, что Кеша, мужик подковыристый и ехидный, ценил ее заботу. Ведь кто он ей был? Ну умерла сестра. Выкарабкивайся сам! В беде почти все жили...

Так и металась Анна Георгиевна между домом, где Павлик с Ростиком, Кешей... и, конечно, два раза в день больница с отдающим концы Павлом Илларионовичем.