Иван Мележ - Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

Подходил к Глушаку такой же угрюмый, все так же не сводя с него взгляда. Ссутуленный годами, он ступал как-то немощно, волочил ноги, и, если б не знал, никогда не подумал бы, на что он способен. Только глаза выдавали его да - руки... Сидел за столом насупленный, руки с черными растопыренными пальцами держал перед собой. Глушак говорил доверчиво и льстиво: приязненные, острые глазки перебегали от Хрола к Хролихе, опять к Хролу; как ни встревожен был, не нарушил обычая, завязывал сначала для приличия разговор по мелочам. Хрол молчал, Хролиха помогала Глушаку, семеня из сеней к столу, подавая угощение, развлекала гостя и загородскими новостями, и своими жалобами. Поделилась не только новостями, а и бутылкой самогонки с закуской: Глушак скоро почувствовал, как огонь, влитый с самогонкой, смешался с огнем злобы, палившим его со времени разговора с Апейкой. Тогда и развязался у Глушака язык - стал изливать все, что мучило не один день; припомнил и "рябого", и "гада латыша", и "сволочь из волости". Еще не успел излить всего, - молчаливый Хрол вдруг пьяно отрезал:

- Так и надо!

- Что? .. Что, сказать... надо!

- Душить!.. Давить вас надо!

Глушак скрестил с ним удивленный взгляд. Хрол не шутил, смотрел так тяжело, с такой ненавистью, будто хотел и сам "давить". Хролиха заступилась за гостя, посочувствовала: "И у нас ведь... тоже..." Глушак не знал, что говорить. Невольно подумал со смущением и уважением к Хролу:

"Етот задушит - и не икнет". Заметил: черные, сильные пальцы на столе шевелились.

- Слизняки!.. - брезгливо сморщился Хрол. - Дождались!.. Даванет босота вас - слизь потечет! Одна слизь останется!.. Дождались!..

- Не момент теперь, - виновато и как бы поучая возразил Глушак. - Сила у них теперь!.. Головою стену не прошибешь! - Он заметил: Хролиха согласно кивала. - Не момент!

Хрол снова сморщился:

- Слизняки!..

Еще выпили; долго - Глушаку тоскливо стало - молчали. Хролиха попробовала было нарушить молчанку, но Хрол так глянул, что она онемела. Сидела, почти не двигаясь, со страхом поглядывая на Хрола. Тот только глазами указал на дверь - и она исчезла.

Хрол сидел, уставя куда-то все тот же тяжелый взгляд, только пальцы, заметил Глушак, зашевелились нетерпеливо, сильно. Стало даже не по себе один на один.

- Подстеречь - да!.. - Кривые пальцы сжались, скрутились. - Чтоб и не крякнул! - Уставил глаза в Глушака, скривился: - Не с кем... Слизняки!..

Глушак сказал, что ГПУ только и выжидает, когд-а поднимет голову кто-нибудь: сразу прилетит, сразу - под револьверы; но Хрол только поморщился. Хорошо, вовремя появился Хролов парень, загорелый, живой, пожал сильно руку, присел к столу. В уголках тонких, сжатых губ мелькнула приветливая улыбочка. Глушак охотно ухватился за его расспросы про Евхима, повел более легкий разговор.

- А ты чего ж, не думаешь жениться? - поинтересовался нарочито весело Глушак. Вспомнил вдруг его прозвище: Цацура.

- Да вот, ждать, поглядывать приходится! Черт же его знает, что еще будет! - Цацура засмеялся. - Нужен ли еще теперь тот хомут - женка.

Глушак, хотя и уловил намек на Евхима, засмеялся невеселой Цацуровой шутке. Похвалил за ум.

Еще тревожнее было на душе у Глушака, когда ехал от Хрола. Брал напрямую, через болото; хоть дождей давно не было, конь то и дело хлюпал в черном, болотном киселе, увязал до колен, выше колен. Болото здесь было не очень широкое, только вправо и влево сплошь зеленели кочки.

Сколько видели глаза - по обе стороны кочки, осока, редкие чахлые кустики, а впереди берег поднимался недалеко.

Только вблизи берега перерезала болото речка, через которую перебирались вброд. Здесь было набросано немного ветвей, но, гнилые, осклизлые, они были так втоптаны в жижу, что и на них конь увязал по брюхо, а речная вода достала Глушака на возу. На самой середине речки чуть не увязли совсем; Глушак думал уже, что придется лезть в грязь, помогать коню, но конь все же вытащил телегу на берег.

Здесь уже недалеко была твердая дорога, колеса покатились по песчаным колеям.

Глушак как в тумане видел и это болото, и голое песчаное поле, и теплый соснячок у дороги. В ушах засело, не умолкало брезгливое Хролово: "Слизняк!"; слышал все время: "Так и надо вам!.. Раздавят вас!.." Спорил, мысленно доказывал: не время, не момент, знал, что нечего и зубы показывать - обломают сразу; а Хролово: "Слизняки!" - все бередило его.

"Ухватись только за чью-нибудь шею пальцами своими - рубанут так, что и руку не вернешь! Не то что руку - аи голову! Сила, власть у них! Ге-пе-у!.. Было время, когда поляки, немцы были, - сплыло!.. Остается только ждать, когда господь снова вернет!.." Но когда вспоминал Апейку, налог, который ждал его в Куренях, злоба, огромная, на весь мир, захлестывала всего, все рассуждения. Нельзя было ждать. Не было мочи ждать. Надо было делать что-то. Что?!

Только распряг коня, зашел в хату, не успел разуть мокрые кожаные лапти, - появился Евхим. Прикурил от уголька в припечке, сел на привычное место, у стола, глянул насмешливо:

- Ну что, добились, тато, правды?

- Добился... - Глушак изо всей силы швырнул лапоть под лавку.

- Надо было проверить!

Глушаковы руки непослушно затряслись. Не мог развязать оборку на другом лапте. Вдруг плюнул, закричал на Евхима:

- Надо не надо, а и на рожон нечего лезть! Жить надоело?

- Не надоело, - как бы повинился Евхим. - Только ж - и так жить...

невмоготу!

- Ну, дак высунься еще раз! Может, в Гепеу заберут!

Вмоготу будет!

- А, все равно! Чем так жить! - В Евхимовом голосе были такая нетерпимость и бесстрашие, что старик оторопел.

- Дурень! - пожалел его Глушак.

Евхим смолчал. Докурил папиросу, послюнил окурок, лениво поднялся. Бросив окурок в мусор у печки, лениво толкнул плечом дверь в сенцы.

Было темновато, и Глушак зажег лампу. Вынул из коробочки столетней давности очки, зацепил веревочкой за ухо. По всему было видно, что берется за дело серьезное, важное: с такой серьезностью только молился да - в последнее время - читал газеты; он разложил их по порядку - "Советскую Беларусь", "Бедноту", "Правду". Взял первую и, наклонясь к свету, острыми, хориными глазками побежал по странице, пока не нашел - "Вести из-за рубежа".

В этот вечер повезло; руки нетерпеливо задрожали, когда разобрал большие черные буквы: "Польша готовит войну".

Так было написано черным по белому; в другой раз прочел: "...готовит войну". Полный надежд, от которых даже захолонуло в груди, влип в газету, шевеля сухими губами, разбирал слово за словом. Определенного ничего не было, все писали вообще, однако и это радовало, обнадеживало, - сам Ленин вон говорил, так и написано, еще в двадцатом году: что Польша стремится в Белоруссию и Украину! А вот же так прямо и написано: "Польша вооружается при помощи иностранного капитала!.." Будто специально для него, чтоб знал, чтоб не сомневался!