Иван Мележ - Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

- Ей-бо, тато, есть еще такие гады!.. Надо ж, дядько, кормить начальников, которые в городах. Детей их, женок, полюбовниц их, да и не чем попало, не рассолом каким-нибудь. А мясом, мукою, булками, коклетами!.. Сознательным надо быть, дядько! Бежать скорей, подпрыгивая, да и других еще тянуть! А вы, - эх вы, дядько, зачем только голова у вас на плечах, - раздумываете еще!.. Скорей в колхоз бежите!

Ей-бо! Не бойтесь, что Миканор не справится! Он - шустрый. Скоро найдет сбыт всему! Вам голову ломать не придется!.. Не бойтесь!.. Бежите!..

- Что ж ето, правда, будет? - отозвалась с полатей старуха, которая то дремала, то пробуждалась.

- Будет, что хочет советская власть. Что хочет - то и будет! - Евхим докурил, плюнул на окурок, растоптал лаптем на полу. - Советская власть власть твердая. Что намерится, то и сделает!.. - Преодолел серьезность, снова заговорил с усмешечкой: - Я, если б не твердое задание, с радостью б в колхоз!.. А то ж не примут - елемент классовый! Не посмотрят, что и женка с трудящего елемента.

Встал, собрался идти. Задумался над чем-то. Неожиданно серьезно сказал:

- Таки и правда, пошел бы. Все равно жить - не живешь. А там - кто знает. Может, и будет что... Только ж, - опять произнес с насмешкой, - не просят! А лезть, когда бьют, не люблю!

- Наплел, - покрутил головой старик, когда Евхим звякнул щеколдой в сенях

Старик был в этот вечер непривычно молчалив и угрюм.

Так и коротали остаток вечера: один возился с граблями, другой только время от времени свирепо шевелил бровями да жевал черные космы усов.

Беспокойным, полным тяжелых раздумий был для куреневцев этот вечер.

4

До сумерек Зайчиха и Вольга подоили коров, стали раздавать молоко колхозным женщинам. Под присмотром председателя, явившегося лично проверить, как будут выполнять его указание, Вольга корцом отмеривала молоко, наливала в кувшины, что принесли женщины.

- Строго по числу едоков, - напоминал важно и гордо Миканор Вольге, черпавшей из ведра. - Чтоб по справедливости! ..

Он говорил не столько для Вольги, которая уже знала все и которая, конечно, будет делать все как надо, - новый председатель говорил для тех, что с интересом толпились вокруг, наблюдали.

- По справедливости чтоб. Поровну! А не так: кому густо, кому - пусто!

Миканор был доволен: замечал, что каждое слово его ловят, понесут по дворам, будут обсуждать, думать над каждым словом. Доволен был, что все видели: колхоз живет, - недаром добивался, - уже не словами, делом можно было показать пример, как надо жить, - и тем, что стояли в стороне, посматривали. Пусть смотрят, думают, - может, тоже за ум возьмутся!

Вблизи стояла мать, перехватил какой-то грустный и выжидающий взгляд ее, но не подал виду, что заметил: не место для-семейных дел, не сын здесь, а председатель. Сам, можно сказать, отец.

- Ну, дак как первый день работалось? - повернулся председатель к Зайчиковой, которая, сложив руки на животе, смотрела, как Вольга делит молоко Была, заметил Миканор, взволнована, счастлива, но радость сдерживала. И словно чувствовала себя неловко на глазах у людей.

- Да чего ж Работать хорошо. - Она обрадовалась, продолговатое, худое лицо засветилось, неловкость, исчезла - Работалось весело... Только Алешина, - снова будто обрадовалась, - не дается! Не признает будто! Я и так и сяк с ней - не хочет! Одну Арину подпустила!

- Она и дома одну меня признавала! - сказала Арина.

- Не привыкла. Старые привычки! - вставила какая-то из женщин.

- Привыкнет! - заявил Миканор спокойно и степенно.

С той же степенностью приказал Хведору, дояркам: - Дайте корму на ночь. И можно - до дому. Завтра чтоб рано, как положено по режиму.

- Не бойся, не запозднимся, - пообещал Хведор.

- Ну, дак я пойду, - сказал Миканор озабоченно. - Надо еще поглядеть, что там на конюшне!

Уверенно ступая, прошел мимо любопытных, подался улицей. По тому, как шел, в сером, в полоску, пиджаке, в кортовых праздничных, в первый раз надетых брюках, в хорошо намазанных дегтем сапогах, в кепке, надвинутой на лоб, было видно, что идет человек озабоченный, человек, на которого возложены нелегкие обязанности. Размеренно, деловито вышел со двора, по-хозяйски степенно двинулся улицей. Остро замечал взгляды из-за плетней, из окон.

На Хонином дворе, около сарая, тоже толпились люди. Как и днем, здесь собралось больше всего мужиков, меж которыми вертелись дети; из баб заметил одну Сороку.

- Пора уже, не секрет, и расходиться! - будто распорядился Миканор; не останавливаясь, деловито подался в сарай.

- Не гони! Придет пора - сами пойдем со двора! - услышал вслед, но не остановился, не ответил ничего.

В хлеву было уже темновато; в полутьме различая Хонин и Зайчиков силуэты, бодро бросил:

- Как тут у вас, конюхи?

- А так что, - будто рапортуя, звонко отозвался Хоня, - можно сказать: служба идет!..

- Все как надо, братко!

- Не братко, а председатель! - поправил Зайчика Хоня. - Отвечать не знаешь как!

- Молодой еще! Не научился! - захихикал Зайчик.

Дали коням сена, Миканор прошел, проверил, как они

привязаны. Вместе с Хоней и Зайчиком вышли из сарая.

- Не очень, председатель, побогатели! - услышал Миканор из толпы злорадное.

Остановился, резко ответил:

- Не радуйся, дядько! Будем богаче! Породистых скоро приведем из Юрович!

- Ждут вас там!

- Ждут! Привести должны скоро! С конного завода!

- Соскучились там, ожидаючи вас!

- Ето увидите, когда придут!

Миканор с Зайчиком пошли от сарай. Следом послушно тронулась и толпа. Хоня закрыл ворота за всеми, направился к Зайчику и Миканору, курившим перед крыльцом.

Миканор уже собирался податься домой, но Зайчик сказал:

- Такой день грех упускать сухим, братко, ей-бо!

- Не Микола святой сегодня, дядько Иван, - чтоб, конечно, пить, возразил Миканор.

Зайчик повел глазами в сторону приближающегося Хони, заговорил более уверенно:

- Не говори, председатель! Праздник еще больший, дак и выпить больше надо!

- Ето правда! - подхватил Хоня. - Дак давайте в хату! Может, найдем слезу какую!

В хате было темно, в темный угол, туда, где лежала обычно Хонина мать, сказали "добрый вечер". Хоня зажег лампу, и Миканор с Зайчиком увидели добрые, внимательные глаза старой, детей, что стояли у стола, следили с полатей, с печи. Хоня открыл сундук, достал бутылку самогона, поставил на стол три чарочки, одну, с отбитой ножкой, положил. Под веселое кривлянье и шуточки Зайчика выпили вместе с Хониной матерью. Хоня, прежде чем пить самому, подал чарку старой - помог ей поднять голову. Только когда мать выпила, когда дал закусить огурца с хлебом, вернулся снова к друзьям.

Сидели втроем за столом, чавкали, закусывали огурцами, прихлебывали рассол, дружные, повеселевшие, как братья.

- Перегородки, не иначе, делать надо! - рассуждал удивительно хозяйственно Зайчик. - Чтоб не покалечили один одного!