Иван Мележ - Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

"Виноват, век буду виноват! - подумал Апейка. - Век будут вешать!" Почувствовал разочарование: умный человек, а говорит такое! Однако Белый не интересовался его ощущениями. Белый спокойно, незлобиво и беспощадно продолжал свою речь, мерил все своей меркой. Вот начал уже новое: "А теперь посмотрим, как проявил себя Апейка на работе. Работа - самая точная проверка большевика..." Апейка не пропустил ни слова, вплоть до тех, последних, которые сказал Белый:

- И если лучше всего судить о человеке по работе, по делам, то товарищ Апейка - наш, советский работник. Большевик... Со своими заслугами перед партией... Такие люди нужны партии...

Когда Апейке дали слово, он вдруг почувствовал, что не знает, с чего начать. Был еще полон тревоги и неостывшего волнения. И вместе с тем жила надежда, ощущение, что все кончится благополучно. Один будет против, но могло быть и хуже. Он видел перед собою лица: четко видимые в кругах света, затененные - дальше. Лица, глаза, глаза, что ожидали. Что же говорить? Можно говорить много, но зачем?

Березовский, Белый сказали... И надо обдумать все, разобраться во всем. Но это - потом... Как тяжело говорить, когда столько сразу осело в голове, столько пережито! Надо коротко. Самое главное...

- Жизнь - штука сложная... - Он удивился, какой у него хриплый голос. Заговорил громче: - Не всегда сразу можно найти правильное решение... Я, конечно, не раз ошибался.

Но я никогда, - Апейка заговорил жестче, - не потакал врагу. И тем более не смыкался с ним, как здесь,старался убедить товарищ Галенчик. Таким же безответственным считаю я и обвинение меня в правом уклоне, которое так же "близко" к истине, как и другие. Если я помогал кому-нибудь, то петому, что считал, что эти люди могут быть полезными нам. И считал подлым топтать людей, которые хотят жить по-новому. Даже когда эта дорога для них не простая... Я знал, что найдутся деятели, которые наклеят один из тех ярлыков, что здесь наклеивали, но считал трусостью поступать вопреки своей партийной совести... Я и дальше буду поступать так, как подсказывает мне партийная совесть.

Не оглядываясь на выкрики тех, у кого хромает или здравый смысл, или, может быть, совесть...

- Вы кого имеете в виду? - вспыхнул Галенчик.

- Я сказал все, - взглянул Апейка на Белого.

- Будем голосовать... - Белый встал, как бы давая понять важность момента, помолчал. - Кто за то, чтобы товарища Апейку Ивана Анисимовича оставить в партии? - Он сам, первый, поднял руку. За ним поднял руку Березовский... Двое... Кто - против? Один... Таким образом, большинство за...

Едва Белый объявил решение комиссии, не ожидая, пока утихнут рукоплескания, Галенчик попросил слово:

- Я считаю это решение неправильным. Считаю, что комиссия проявила в данном случае политическую близорукость и оппортунизм. Я убедился в этом еще раз, слушая выступление Апеньки, в котором он не только не признал серьезных политических ошибок, а заявил, что будет так же действовать и дальше. И в котором он назвал всех, кто идет прямо, трусами и дураками... Я доложу об этом вышестоящим инстанциям. Для соответствующих выводов.

Он снова окинул взглядом зал, прежде чем сесть. Он был уверен, что еще не все кончено...

4

Взволнованный, переполненный мыслями, Апейка, будто сквозь туман, видел, как чистили третьего, Харчева. Полнотелый, широкогрудый гимнастерка чуть не трещит на нем, Харчев стоял прямо, по-военному, говорил коротко, громко, держался очень спокойно. Спокойствие на его красноватобуром лице, во всей мощной фигуре было и тогда, когда начали читать записки. Записок было немало, и большей частью - не из приятных. Что пьет часто, что груб с людьми, что без достаточных оснований арестовывает людей.

Харчев отвечал:

- Что выпиваю иногда - это правда. Не отказываюсь.

Но никаких нарушений по службе по этой причине не было и не будет. Я выпиваю в свободное от службы время. Когда бы я ни пил, я никогда не пропивал памяти. И тем более - совести. Я всегда помню о своих обязанностях и всегда могу выполнить любое поручение... Я отметаю, как клевету, - голос его стал тверже, - что я - грубый с людьми. - Он осилил шум в зале: - Я, конечно, рассусоливать не люблю, но с людьми невиновными я говорю выдержанно и вежливо.

Я груб с теми, с кем надо быть грубым. Со всякой контрреволюционной сволочью и спекулянтской нечистью. У меня такая работа... Мне поручено смотреть за всякой нечистью, охранять от нее советскую власть в районе. И советский порядок.

И я охраняю. Не церемонясь с теми, кто подкапывается под наш строй. Я не церемонился и церемониться не буду!

- Ну, а что вы скажете на то, что вас обвиняют в незаконных арестах? напомнил Белый.

- Я заявляю, что незаконных арестов не было. Это клевета. Если понадобится, я готов хоть сегодня дать полный отчет соответствующей комиссии. За каждый факт ареста, за каждую меру Обо всех мерах я докладываю в соответствующие органы. Никакого самоуправства я не допускаю. - Может, потому, что в зале роптали, он добавил упорно: - Все аресты были потому, что были контрреволюционные действия! И пока они, такие действия, будут, мы будем принимать необходимые меры...

Гайлис допек Харчева так, что красновато-бурое лицо Харчева стало багровым. Сначала за выпивку: "Пить на таком посту есть самое большое преступление!" "Человек, который пьет, не может не потерять совесть! И не может всегда выполнить любое задание!" Потом - за грубость:

"Товарищ Харчев не верит иной раз не только простой крестьянин, но и советский актив, партийцам не верит. Сам себе только верит!.. Поэтому у товарища Харчева есть ошибки!

Незаконные аресты! Ви же незаконно арестовывали гражданку Сорока из Курени! Ви выпустили скоро, но ви же - арестовали! Почему же ви говорите: незаконных арестов не было!"

Вслед за Гайлисом выскочил угодливый Зубрич, поддержал Харчева: Харчев исключительно преданный делу, принципиальный большевик!

Взял под защиту Хар-чева и Башлыков, снова державшийся с уверенностью хозяина. Заявил, что Харчев работает в тесном контакте с райкомом, никаких фактов злоупотребления своими правами не допускал. Похвалил Харчева как члена бюро - принципиального, активного. При обсуждении самых сложных и важных дел никогда не стоял в стороне, выступал открыто, смело, по-партийному...

Долго, крикливо объяснял значение работы Харчева Галенчик, - оказалось, он мог быть и щедрым на похвалы.

Горячо рисовал его облик: облик преданного, строгого, но справедливого большевика, которому выпала на долю такая трудная и почетная работа. Апейка видел, как Харчев, посвоему правдивый, не любящий высокопарных слов, неприязненно морщился, отворачивался от Галенчика...

Вышли на улицу под утро. Небо серело. Было очень холодно: грязь закаменела. Апейка раза три споткнулся. "Пора уже снегу быть... Не повредило бы озимым.." Шли вначале рядом несколько человек, потом остались вдвоем. Харчев, тоже молчавший, вдруг плюнул: