неизвестен Автор - Ландскрона (сборник современной драматургии)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Уложим вас до утра. Кровать имеется.

ВЕРА ИВАНОВНА. Да Боже упаси! Мне ж на работу... А вы, Павел Сергеевич, что же, не работаете нигде?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я работал. Сторожем. В прошлом месяце сократили.

ВЕРА ИВАНОВНА. Хотите, я у нас в госпитале спрошу? Санитаром пойдете?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Санитаром?

ВЕРА ИВАНОВНА. Работа, конечно, тяжелая, но ничего, наши женщины справляются.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что ж, можно и санитаром. Вообще-то, Вера Ивановна, у меня мечта есть. Уехать я отсюда хочу.

ВЕРА ИВАНОВНА. В Америку?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Зачем в Америку? Что ж теперь, кроме Америки, и ехать некуда? Земля у нас большая. Хоть и отвалились куски, которые наши деды-прадеды кровью и потом... а все ж землицы-то еще о-го-го! Бог не обидел. На землю захотелось, Вера Ивановна. Перед тем как в землю совсем, захотелось еще на земельке немножечко не заплеванной, не затоптанной пожить...

ВЕРА ИВАНОВНА. Хорошо бы...

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ведь я всю крестьянскую работу делать могу, плотничать, столярничать, пахать, косить, у меня и здесь садоводство было, сам все построил, домик, огород...

ВЕРА ИВАНОВНА. И где же оно теперь?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Дочкам оставил... А! Чайник! _ Бежит на кухню, потом снова возвращается с чайником _ ВЕРА ИВАНОВНА. Смотрю я, хороший вы человек, Павел Сергеевич. Как же это вы говорите, жена вас бросила?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да уж так... женился, видно, не на той... Это ж ведь женитьба - такая вещь серьезная, это ж потом только начинаешь понимать, как жизнь пройдет. А в молодости что? На красоту соблазняемся, на внешность.

ВЕРА ИВАНОВНА. Она красивая была?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (вздыхает). Красавица. Вышла за меня, потому что я тогда главную роль в кино получил, перспективным женихом оказался. Знаете, приемы, встречи, банкеты и прочая чепуха. Ну, ей лестно, она это все прямо обожала. Ахи, охи, комплименты, поклонники. Потом как-то все это разом кончилось.

ВЕРА ИВАНОВНА. Почему?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю. Так часто бывает... Денег не стало. Я, естественно, запил. Ну, она женщина решительная. Видит - ошиблась. Не долго думая, бросила все и укатила. Лене, дочери нашей, было пять, Катеньке только три. Так я стал отцом-одиночкой. (Пауза.) С другой стороны как на все посмотреть... Если б она тогда не ушла, я бы, может, окончательно спился. Но меня это потрясло, понимаете?.. То, что ушла - само собой, все ж таки я ее... мне казалось тогда, любил... а потом, нет... меня эта ответственность протрезвила. За детей. Понимаете? За дочек моих... Как подумаю, бывало, что они без матери остались... так сердце и перевернется. Все им отдавал. Верите - нет. Все бросил. Все это актерство, кино, на все наплевал, в порт устроился, грузчиком, где больше платили, туда и пошел. Как зверь вкалывал, на доске почета висел. В профсоюз выбрали. Все меня - в пример. Женщины - как мухи, простите, на мед липли. А у меня - как отрезало. Никого не хотел. Работа - дочки, работа дочки. Все самое лучшее - им покупал, одежду там, игрушки, фрукты, что б ни в чем они у меня отказа не знали. На юг каждый год возил. На Черное море.

ВЕРА ИВАНОВНА. А жена, что же, так и не объявилась? _ Пауза. _ ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Написала однажды. Что от прав своих материнских отказывается, просит ее забыть и простить. Встретила, мол, хорошего человека, сын у них и все прочее...

ВЕРА ИВАНОВНА. А вы что?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Написал, что тоже встретил хорошую женщину и прошу впредь не беспокоить.

ВЕРА ИВАНОВНА. И больше вы так и не встречались?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Слушай дальше. Через семь лет - звонок. А мне уже с предприятия квартиру дали, телефон, все, как король живу. Слышу - в трубке женский голос и вроде плачет. Ничего не пойму. - Кто это? - спрашиваю? - Люся. - Какая такая Люся? - Жена твоя. - Сердце у меня так и оборвалось. Все, думаю, приехала от меня дочек забирать. А муж ее новый - капитан дальнего плавания, богатый, видать. - Что, - говорю, - тебе надо? Если детей хочешь назад, не дам! Хоть застрелись. - Та опять в слезы. Насилу толку от нее добился. Развелась она со своим капитаном. Приехала с сыном обратно ко мне проситься. Вот так! Обгулялась, видно, совсем, капитан-то ее и...

ВЕРА ИВАНОВНА. А ты - что ж?..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (сурово). Не принял! (Пауза.) - Утоплюсь, - говорит, - если не простишь. Вместе с сыном в Неве утоплюсь. - Топись, - говорю, - не жалко.

ВЕРА ИВАНОВНА. Неужто так и сказал?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Так и сказал! Ничего, поплакала, да и уехала обратно. На Дальний Восток. А чего ей? Нашла еще какого-нибудь дурака. Баба видная. (Пауза.) Месяц после этого спать не мог. Все во мне всколыхнулось. Жениться даже хотел. Да все как-то, знаешь, по душе никого... Вот этак промучился я еще лет эдак пять, а тут моя старшая. - Папа, я замуж выхожу. - Что за человек, дочка? Коли хороший - выходи. Площадь позволяет. Свадьбу справим. - А мы, говорит, - отдельно хотим жить. - Ну, обидно мне это, конечно, слышать, но смирился, терплю. Познакомились. Парень, вроде, ничего. Политехнический вместе с ней кончает, оба инженеры, значит. Что ж, думаю, ладно, пусть по-своему живут, как хотят. Разменял. Им однокомнатную, нам с Катериной однокомнатную. Не успели переехать, да обжиться, Катька моя. - Пап, я тоже замуж выхожу. Ну, что ты сделаешь?! Известно, девки, надо выходить, пока берут. Снова разменял. Им комнату в коммуналке, мне комнату в коммуналке. Тут старшая дочь стала подъезжать лисой. - Папа, давай съезжаться. Тебе на пенсию скоро, а у нас маленький, посидишь с ним, поможешь. - Я и рад, дурак. Кто ж это с внуком посидеть откажется? Съехались. Ну, живем, все ничего. Года через три еще внук родился. Вроде уже тесновато. На кухню меня переселили, на раскладушку, но ничего, не жаловался, в тесноте да не в обиде. Я во внуках, сама понимаешь, души не чаял. Старший уже подрастать стал, в школу пошел, младший в садик. Я, пока их никого, и в магазин, и приберусь, и сготовлю. Только смотрю - все не в прок, все моя дочь недовольна. Дальше - пуще. Может, думаю, с мужем чего. Да вроде нет, с ним все - тю-тю-тю, а ко мне как мегера, как подменили. Потом уж, конечно, догадался... вернее, как? Я в туалете сидел, а они на кухне разговаривали, все слышно. Вот, мол, уж так я ей надоел, сил нет, другие старики, как мухи мрут, до пенсии не дотягивают, а я значит, как бык, никакая зараза меня не берет. Хоть бы он, говорит, сдох! (Перехватило дыхание.) Это про меня значит. Как услышал я это... Вера!.. Как я сквозь землю не провалился, не знаю, встал, руки трясутся, штаны не могу застегнуть, ком в горле застрял, душит, задыхаюсь прямо. Стою - ни жив, ни мертв, выйти из туалета не могу, ноги как ватные, как же, думаю, я теперь в глаза им посмотрю? Ведь это ж как стыдно-то будет! А я-то, старый дурак, все никак догадаться не мог, что мешаю им, своей семьей пожить не даю, площадь лишнюю занимаю... ах ты, штука-то какая! Не помню, как я из туалета выбрался, наутро они все кто куда, я вещички свои собрал, да и ушел. Прихожу к младшей дочери Катерине. Так и так, говорю, хочу у тебя теперь пожить, пустишь - нет? А они уже тогда с мужем квартиру получили, двухкомнатную, и дочка у них народилась, Машенька. Ну, тут она и раскудахталась: что, да как, да почему, да зачем я от Лены ушел? Я молчу. Рассказывать не стал. Позориться не захотел. - Ладно, поживи, говорит, - папа, куда ж тебя, не на вокзале ж ночевать. - Живу. День живу, два живу, неделю живу, теперь уж живу, да оглядываюсь. Смотрю, нервничает моя Катерина. Знать ей, вишь ты, охота, насколько это я к ней причалил? - А на всю оставшуюся жизнь, - говорю. - Ну, это, - говорит, - папа, смешно, нам самим тесно. - Стала это она с Еленой перезваниваться, старшая кричит, что их четверо, повернуться негде, младшая, что у нее дочь нервная, ей врач отдельно жить прописал. Долго они так собачились, наконец, бросила моя Катерина трубку, да и говорит: - Ну, добился своего? Отравил мне жизнь? Радуйся! Правильно от тебя мать наша сбежала, идиот! (Пауза.) Вот, значит, доченьки меня так и отбрили. Ну, я поклонился ей низко так и говорю. - Прости меня, доченька, что всю жизнь на вас положил, все вам отдавал, все, больше уж отдавать нечего, последнее осталось - освободить вас от себя. Прощайте и живите с миром, если совесть позволит. - Молчит, ни слова в ответ не сказала. Я снова вещи собрал, еще и чемодан распаковать не успел... Ну и все. Ушел. Сначала на вокзале ночевал, потом стал себе в пустых домах квартиру приискивать... Вот так. _ Пауза. _ ВЕРА ИВАНОВНА. Да... жизнь... Я-то еще, слава Богу, в своем доме живу. Еще никто на улицу не прогнал. Да и кто прогонит, Паша! Я ж им во как нужна! Я же им позарез! Я же лошадь, Пашенька, понимаешь? Лошадь! Я же всю жизнь их везу, везу, везу, теперь уже тащусь, правда, а все везу! Они ж без меня... Дочка злая, ой, Паша, слова не скажи, все только по шерстке, или молчи или по шерстке. А я ее жалею, ой, Пашенька, как же я ее жалею, дуру свою непутевую, она ж совсем у меня, глупенькая, спилась. И мужики у нее самая шваль... с пьяного угла все. А начнешь говорить что: "заткнись", да дура, ну и нецензурщина, других слов у нее для матери нет. А я терплю. Потому - куда денешься? Дочь на улицу не прогонишь.