Всеволод Иванов - У

- Знаю. Я, брат, живал и в Шадринске. Теплый город.

Смотрю, рабочие рассеиваются.

- Отказ?

- Для того, чтобы отказывать, товарищ Черпанов, надо раньше переговоры вести, а какие здесь переговоры, если ты нас от работы оторвал.

- Не финти, Жмарин. Обеденный перерыв.

- В обеденный у нас актеры когда выступают. Сосчитаем и тебя за актера. Зачем нам тебя в контору волочь? Попрут тебя в милицию... Вот не будь ты поэт...

Я отошел. Всыпали, сморщили! Опять в одиночной упряжке Черпанов. Очень обидно мне было, Егор Егорыч. Стоял я, думал: что бы такое выхватить сверкающее из ножон. Обрызгать, убаюкать, но не поверхностным, а рассудительным, благоразумным. Савченко приблизился к Жмарину. Заискивает Савченко! Еще одна обида. Слышу, говорит:

- Трепанье случилось.- Жмарин молчит, ждет. Савченко выбивает из себя.А если он, действительно, актер? Черпанов. Знакомая фамилия.

- Зачем ему быть актером?

- А если номер у него такой для перерыва.

- Да ведь и не смешно, и не скучно.

- Для размышления.- Савченко загнал себя в последнее признание и с натуги покрылся даже потом.- Я на карту ставлю, Егор Петрович, свою неправильность. А не обижайся.

- Да чего мне обижаться, дорогой товарищ наш Савченко.

- С Митричуком, когда будешь пить, позови. А переману лучших в бригаду и отказаться недолго.

- Зачем? Не вредно, если в меру. Мне, скажем, переманивать труднее, у тебя авторитет крупнее.

- Будто и крупнее.

- Я тебе говорю. Я знаю, у кого крупнее, у кого легче. Тили-били разводим, а как до работы дойдет, так в самый ужасный прорыв двигаем Савченко. Лето отличное. По грибы скоро поедем.

- Поедем,- сказал Савченко, погруженный в славу.- А все-таки, что ни говори, Егор Петрович, в стихах лестно показаться. Стихами он меня пронял.

- Стихи - вещь лестная.

Пожалел я, Егор Егорыч, что нет у меня стихотворного дара. Помимо общей, довольно безопасной прибыли, каковую он приносит в данное время, как бы я смог мгновенно повернуть события! Много ли надо было для Савченко? Какие-нибудь два четверостишия, а тут, черт ее знает, какая чепуха в голову перла:

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак. Блеск безлунный

Когда я в комнате своей...

Или:

Прибежали в избу дети,

Второпях зовут отца

- Тятя, тятя, наши сети

Притащили мертвеца...

Главное, никак к моменту не подходило, а то бы мог и за свои выдать. И Жмарин на меня искоса поглядывал, видимо, ожидая вспышки. Посмотрел он на меня последний раз, поднял бороденку параллельно заводской трубе:

- Сами стихи напишем. Подпевай, Савченко.

- А к чему? Твои, что ли, Егор Петрович. Не знаем...

- Подпевай. Стихи об нас.

Отошел я, Егор Егорыч. Запели они:

Славное море, священный Байкал,

Славный корабль, омулевая бочка.

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Молодцу плыть недалечко...

Юношество забирало круче, старики монотонили, но в общем было в песне кое-какое едино-душие. В перерыве, между куплетами, Савченко, в надежде вернуть меня, не иначе, спросил громко:

- Позволь, Егор Петрович. А где же тут про меня?

- Ишь ты! Сразу захотел! Ты вот вначале из "нижесреднего" выберись, дело омногоэтажь, ну когда-нибудь и про тебя будут петь,- ответил Жмарин.

Ухожу. Трубы. Дым розовый. Радуюсь и восхищаюсь указаниями.

Трудно было понять, каким указаниям щеголевато радовалось и восхищалось сухое и льдис-тое лицо Черпанова. Не будь его личного признания, я вряд ли бы разобрался: щеголеватое восхи-щение можно было б отнести и насчет удачного борща и даже насчет выкуренной папироски. Должен заметить, что хотя лицо Черпанова везде и всюду выражало морозную сухость, но часто мелькала в нем некоторая суетность, все же не переходящая в пустоту. А где вы встречали совер-шенного человека? Вот почему я потребовал усиленных разъяснений. Скрипящим, бюрократичес-ким голосом - словно буер по молотому льду - с готовностью, полной, исчерпывающей, отозва-лся на мое требование Черпанов:

- Я радуюсь, Егор Егорыч, тем указаниям, которые дал мне пролетариат посредством двух бригадиров гвоздильного заводика. Ни один ответработник не получал более веских указаний. В чем они заключаются? Извольте. Мы с вами решили создать ядро нашего вербования. Ядро проле-тарское с тем, чтобы вокруг этого ядра наворачивать все остальное, что мы обязались увезти в бесклассовое общество с собой.

- В бесклассовое общество, Леон Ионыч?

- А вы как думаете? Переезд на новую квартиру - не больше? Извините. Такие частности Черпанова не интересуют. Возьмем наш дом, Егор Егорыч, наше окружение. Кто они? Как вам известно, в большинстве служащие, но в сущности мещане, мелкая буржуазия, собственники, спекулянты. Чего они трепещут, чего им жаль? Прошлого? Прошлое у них не ахти какое блес-тящее, напротив того, эти силы или отбросы, как вам угодно, рассматривайте их, созданы революцией. Надеются ли они на реставрацию? Верят ли они в возможность бесклассового общества? Конечно. И отсюда у них трепет и всяческие содрогания. Они знают, что до бесклассо-вого общества доживут, а вот пустят ли их туда?.. Вопросец, как видите, болезненный и щекот-ливый, в основном, лишающий их стимула в работе. Да-с, Егор Егорыч! Ведь это же они стоят целыми днями в очередях, рыскают по деревням, помогают обворовывать наши склады, портят работу в учреждениях, ломают машины,- не со злого умысла, а от презрения к ненужной им работе, вроде постройки гильотины для себя же. Очереди! Не зря иностранные корреспонденты обожают стоять в очередях. Здесь все надежды, вся брехня остатков буржуазии. В очередях вы услышите разговорчики о короне американского императора - впрочем, об этом позже... И неужели же мы, при нашем недостатке рабсилы, при нашем умении перевоспитывать, не исполь-зуем их? Но как к ним приступить? Они потребуют гарантий, что их не уничтожат в бесклассовом обществе, им мало одних уверений. Но тут встает основное препятствие: поскольку наше правите-льство рабочее, пролетарское, оно не может брать на себя обязанности вводить в бесклассовое общество мещанство, буржуазию, надеяться же на то, что буржуазия по дороге перемрет - не приходится, для этого она слишком хитра и ловка. По моим наблюдениям, правительство несколь-ко смущено, и оно будет чрезвычайно благодарно тому человеку, который найдет выход из затруд-нительного положения. Ну, что ж, я и взялся.

- Вы, Леон Ионыч?

- Чудак вы, Егор Егорыч. Намеки вы принимали, а когда перед вами развернули полную программу, так вы ошалели. Бесклассовое общество реально встало перед нами? Реально. Прави-тельство не берется и не может взяться перевоспитывать буржуазию? Нет. Что ж ее - изгонять, как изгнали евреев из Испании? Можно, но слишком велики издержки. Вот тут-то и явился Чер-панов. Он привозит на Урал такую рабсилу, которая будет трудиться лучше прочих, потому что она свежа, она энергична и опытна, она рвется до дела, она хочет проникнуть тоже в бесклассовое общество...