Всеволод Иванов - У

- Отказываться от Сусанны, передать ее узколобому вырожденцу, обладающему чрезмерной способностью убеждать ближних в пользе вина. Он возносит вино на гребень вашего сознания, он превращает теснину вашего рта в Мадагаскарский пролив. Его умственная узость, его черствость сердца обесценивают все, кроме вина. Он превратит Сусанну в кабатчицу, ему необходима ее непробужденная чувствительность. Он заставит ее думать обо мне, что я не обладаю мужеством, что я трус; он превратно истолкует мое поведение у Жаворонкова.

- Тогда идите к нему, Матвей Иванович,- сказал я, растягиваясь на матраце.- Если он такой знаменитый водоснабжатель...

- Он всю землю рассматривает, как закуску к выпивке, Егор Егорыч.

- То не сможет ли он добыть нам такого вина, которым мы бы споили клопов?

- Благодаря вину, он достигнет цели! Помогая себе вином, он уводит окружающих в болезнь, чтобы целиком господствовать над ними. Но сам он не пьет, Егор Егорыч. Чего доброго, Сусанна не от вина ли попала к ювелирам? Не он ли подсунул ей вино? И все-таки, я излечу их от вина. Я ему так прямо и сказал с тем, чтобы отнять у себя все поводы к отступлению.

- Да, Трошина вам необходимо оголить,- сказал я.- А то Сусанна, как та девица, читав-шая роман, где влюбленные, равно пылая страстью на протяжении ста пятидесяти страниц, тянут разговор, откинет при десятой странице книгу: "Зачем столько пререканий, когда они вместе и притом наедине!" Боюсь, что в той заварухе, которую наблюдаю я в доме, вы плохо, Матвей Иванович, используете возможность уединения. Не колонны же так сладостно вздыхают, когда ночью пробираешься в уборную, а, кроме того, несколько раз вместо ручки двери я хватался руками за менее согнутые предметы.

- Вы пытаетесь освободиться от прямого ответа, Егор Егорыч. Мы уничтожили Жаворонко-ва. Я прошу вас помочь мне уничтожить Трошина - и завтра мы уезжаем, оставив ее с огромным запасом размышлений. Я приготовил гигантский материал о вине и водке. Вино умрет. Мои возражения - это камера для уничтожения паразитов.

- Вот бы вы и уничтожили, в первую очередь, клопов в нашей комнате. Ночью у меня такое впечатление, как будто меня вынимают из оболочки.

Но тут я подумал, что, пожалуй, для успеха черпановского предприятия, а, значит, и для моего, полезнее убрать из дома суматошливого и просто умного доктора. Я предупредительно пошел к нему навстречу. Я предложил ему в целях и самообороны и более крепкого воздейст-вия, чем диалектика захватить из ванной по доске. Вообще списывать кому-либо со счета сумму доской по голове доставляет вам известное облегчение. Доктор обещал воздерживаться от драки, добавив, что он в состоянии найти лучшее средство для удаления волос,- и он показал мне свою гребенку, похожую теперь более на платяную щетку.

Отдохнув, сыграв в шашки,- доктор весьма искусно возобновил на полу остатки чьего-то шашечного чертежа,- и вырезал из спичечной коробки фигурки. Мы, вдоль колонн, скромненько пробрались к Тереше Трошину. Доктор робко постучался, вздохнул. Не буду снимать покровы с вони и грязи фанерных перегородок, покамест хватит вам того, что я описал раньше. Появление наше исторгло у присутствующих радостные вопли, а у хозяина какие-то намеки на слезы. Три-четыре бутылки были початы, остальные, вытянувшись в красивый ряд, ждали освобождения. Поминутно улетал и вбегал Ларвин: с каждым появлением его полянки между бутылками покры-вались расслабленным сыром, изнемогающей ветчиной, кусочками колбасы, словно сравниваю-щими сложение друг друга, удаленно розовела редиска, облегчал вашу совесть хрен, арбуз близился к концу конечным пределом своей багровой мягкости и липкостью черных зернышек, дыня, какие даются только напрокат, ливерная скользила с тарелки, требуя, чтоб с нее сняли кожу!.. Великий искусник по продовольствию Ларвин! Но подождите, воспламенится вино, вот тогда узнаете, что за похититель чужих душ Тереша Трошин, субъект с отвисшим животом и передергивающимися щеками, подождите, когда он начнет откупоривать. Вот Тереша Трошин поднял платок с важностью, с которой никогда не открывали памятника хотя бы самому развели-чайшему из земноводных - тише! - под платком, словно символ вознаграждения, лежал - ласковый, как селезень,готовый к абордажу - штопор! "Граждане,- безмолвно говорили слезящиеся глаза Тереши Трошина,- есть ли возражения против штопора? Уходит ли от вас хоть на минуту вся прелесть его погружающегося в кору тропического дерева сталь, избежать ли вам гула вспрыгнувшей пробки, миновать ли вам стакана, куда наклоняется горлышко, ускользнуть ли вам от катающегося пола и, наконец, упустить ли вам похмелье?"

- Она под столом,- сказал мне тихо доктор.

- Кто? - спросил я так же тихо, стараясь заглянуть под стол. Я не люблю собак, особенно когда ешь, а она кладет тебе на колени слюнявую свою морду. Теснота мешала мне. Я начал шарить ногой.

- Она толкает меня ногой,- сказал доктор.- Она от стыда передо мной залезла туда.

- Почему собаке стыдиться вас? Что вы, ветеринар?

- Не собака, а Сусанна. Вы ее не видите за столом, следовательно, она под столом.

- Она придет позже.

- Почему ей приходить позже, если я сейчас начну говорить...

- Но - тсс! - вбежал с блюдом Ларвин. Соседи делаются чужими, отдаляются - я слышу хрюканье. Ба! Блюдо заключает в себе поросенка. И какая гордая харя! Ему придется поплатиться за это. Пускай доктор отцепляет нас от вина, но поросенка надобно разгрузить. Я протянул тарел-ку. Доктор, презрительно лавируя среди бутылок, тоже. А почему доктору нельзя попробовать поросенка, нигде не доказано, чтоб поросенок вредил диалектике? Тереша Трошин преградил штопором поход докторской тарелки.

- Мы вас ждали, доктор,- начал Трошин, слезясь над штопором,- и встретили более дос-тойно, чем поросенка. Ваш предварительный разговор со мной распустил в моей душе множество побегов. Я поделился ими со своими друзьями, сидящими здесь, вокруг этого соснового стола. Мы пожевали их, побеги весенние, молодые, жевать их любопытно. И вы правы! Ужасную жизнь ведем мы, доктор, ужасную и отвратительную. Да вот возьмите меня. Зачем я достаю отличное вино и устраиваю вечеринку? Чтобы напоить своих друзей и обыграть их! Позор!

- Еще бы! - сказал кто-то икая.

- Еще бы не позор! И вы правы, доктор!

Доктор отодвинул тарелкой штопор - и, не дотянувшись до поросенка, ловко славировал в сторону, левой рукой кинув по дороге на тарелку кусок ветчины. Я последовал за ним. Но штопор преградил нам обоим возвратный путь.

- Вы правы, доктор,- ветчина стоит впереди поросенка, так же как и имеретинское превы-шает цинандали. Но до того, как вам обесцвечивать ветчину, я закончу свою мысль, а именно: некоторые предлагали здесь ограничиться плакатом: "Карты - враг человечества", но разве не подобные же лживые плакаты разоблачили вы, Матвей Иванович, у Жаворонкова? От подобного утиного понимания надо поспешно уходить, а чертить нечто другое. Карты? Карты не причина, а следствие.