Всеволод Иванов - У

Я испытывал крайнее негодование:

- Не равняйте Леона Ионыча со сточной трубой. Полагаю, Черпанову вы не менее омерзите-льны, чем мне.

- Боюсь, вы слишком однообразны, Егор Егорыч, в своих суждениях. Ваша обязанность, как секретарь, доложить Леону Ионычу мои предложения.

- Вносите их,- завопил я.- Я внесу лично.

- Выторговать хотите побольше!

- Пускай так. Я предлагаю прекрасно сделанный аппарат, чудесную материю в две тысячи триста восемьдесят восемь рабсил, готовых хоть сейчас для выставки и пробы труда, надо вывести только смысл наименования. Касательно же вашего утверждения, что я боюсь Лебедевых,- они, пускай, грубияны и вообще готовы для пули, то я племянников своих, Осипа и Валерьяна, реко-мендую вам познакомиться короче, вооружил финками, кроме того, разве мало способов заиграть вредную личность, будь их и пятеро.

Вязкие грязные соображения внезапно шевельнулись во мне: а если Черпанов направил Савелия Львовича испытать меня, если он тащит меня к тому, чтоб я проявил малодушие? Взвол-нованность его, искательство и то, что он покорно выслушивал мои оскорбления, убеждали в противном, но я не мог отцепиться от своих соображений, они плелись за мной, кисли во мне,особенно странное появление этой цифры 2388 рабсилы,- я чувствовал себя уходящим в какое-то топкое дупло, в какую-то болотистую вымоину... или я устал слоняться туда и сюда по коридору... как бы то ни было, выморенным голосом я сказал ему:

- Припоминается мне по этому случаю... был он настолько вежлив, что когда знаменитый человек посетил его и стал коротко обходиться с его супругой, то он, сидя на диване, притворился спящим. Брат жены, воспользовавшись случаем сна, потащил со стола, возле дивана, деньги. Он вцепился ему в волосы, сказав свирепо: "Неужели ты думаешь, идиот, что я сплю для всякого?" Про него же говорят, что, когда жена упала с порога, грохнув блюдо и жареную курицу в пыль, он заключил: "Так-то и я могу носить".- "Можешь-то можешь,- ответила жена,- но поскольку ты увидал это от меня!"

Когда я отделился от колонны, чтобы идти к себе, Савелий Львович исчез. Еле-еле, полусон-ный, добрел я. Доктор спал на спине, правая ладонь его уткнулась в левое ухо, у изголовья лежал лист бумаги. Я прочел: "Разбудите в 11. Выезжаю завтра Негорелое". Я горько ухмыльнулся. Как и что теперь мне ему сказать?

Ну и нагрузка - секретарь большого человека!

Токмо волнением объясним мой сон в течение почти целых суток. Я, если вы помните, лег ранним утром, а проснулся глухой ночью, часа в три; проснулся с выученной крепко-накрепко фразой: "Э, так вот ты какое задумал!" И фраза эта относилась к доктору. Он шнырял по комнат-ке, настолько горбясь, что казалось, он пробует приспособленность своих четверенок. Глаза его неимоверно блестели, хоть гаси. Я привстал, чувствуя себя страшно легким и очищенным. "Лежите, лежите, я на минуточку, за ножиком,- скачал он.- По очень сходной цене приобрел петуха. Будем стряпать, того ради будет обед небывалого размера". И точно, под мышкой его теперь лишь я разглядел петуха. Как ни толкуй вкривь и вкось причины важности этой птицы, одно бесспорно покамест, что пред нами был весьма крупный экземпляр с превосходным нежно-серым оперением, похожим на дым папиросы, с маленькой головкой, украшенной синим, переходящим в черный, гребнем и с огненно-рыжим хвостом. Ноги его были связаны носовым платком. Сидел он спокойно, и что-то неестественно умное выражал его взгляд, истоки чего-то обезьяньего, если не человеческого. На мгновение даже я смутился, глядя в его вразумляющие глаза, на мгновение подумал даже: "Не сплю ли я!?" И отвел взор. Петух опять нашел меня. Его глаза передавали мне такое презрение, с каким ни один человек не смотрел на меня никогда, и опять я подумал: "Нет, сплю, откуда петуху так смотреть?" Побуждаемый, скорее всего, этой тревогой, я сполз с тюфяка и босой ногой начал шарить на полу ботинок, все еще глядя в удиви-тельные, я бы сказал, изливающие повеление глаза петуха. Заноза впилась под ноготь большого пальца. Я тотчас же выдернул ее - и рассмеялся. "Чего вы?" спросил доктор. "Да мне показа-лось, что сплю",- ответил я.- "Сквозь рассвет вставая, всегда кажется, что спишь, - ответил весело доктор, шаря в узелке, где мы хранили пищу.- Вам йод?" - "Прошло",- ответил я, поспешно натягивая ботинки, вместе с тем искоса взглядывая на петуха. Из-под синего гребня петух наблюдал за доктором. Скоро доктор достал ножик, из тех, которые именуют "сапожным" - откуда он у него? - попробовал пальцем лезвие - и, честное слово, мне показалось, что петух ухмыляется. "Сами будете резать?" "Другие",- ответил доктор уклончиво. И тогда я, стараясь поймать глаза петуха, сказал: "Разрешите мне прирезать!" И опять доктор с несвойственной ему уклончивостью ответил: "А там видно будет".- "Да вы не опыт ли какой намерены произво-дить?" - "А там видно будет",- опять выпустил доктор. Петух теперь уже сидел на руке докто-ра, глядя куда-то поверх моей головы и будто говоря своим поразительно умным взором: "Нет ли у тебя, доктор, резака крепче сего?" Подстрекаемый этим особенным презрением, я быстро наки-нул платье. Доктор, нетерпеливо постукивая каблуком, ждал меня. Петух сидел бездвижно, и если б не его глаза, то вы б подумали, что на руке доктора сидит чучело. Торопливо покинув комнату, мы - еще более торопливо - почти бегом, устремились коридором. Молча, по лестнице, глядя на выходную дверь, с мертвенно-вялым лицом спускался Жаворонков. За ним плелись старушонки, жена, дружно, с внезапным натиском, скатились тощие дети. Затем пробежал, опережая нас, Тереша Трошин с кучей гостей с заспанными лицами и картами в руках. От них несло вином, они что-то еще жевали, и все они жадно смотрели пристально на дверь, словно желая ее опорожнить, как незадолго перед тем опоражнивали бутылки! Показался Насель в гладко выутюженных брюках, окруженный уймой родственников. Ларвин, с велосипедом и обнаженной финкой, с финкой тоже и с тортом в руке брат его Осип, мамаша их Степанида Константиновна, с запахом йодоформа, с баночками медикаментов; Людмила - подмигивающая и подсматривающая - с губами сводницы и отъявленной стервы, из карманов ее сыпался овес; Сусанна, холодная, безволь-ная, в туфлях на босу ногу и пальто внакидку; старик Мурфин, багровый и задыхающийся; нырнул и скрылся Савелий Львович, и, напоследок, я увидел Мазурского и за ним четырех стройных молодцов в спортивных костюмах и с кулаками величиной с хороший табурет. "Лебедевы,- подумал я,- да и Мазурский, видимо, пошутил - остался в Москве". Шли не только перечислен-ные, но и вокруг каждого теснилось - на три, на четыре стороны - много чужих, но все-таки чем-то знакомых людей, должно быть, из тех, которые приходили сюда ночью с узлами, которые вкатывались на грузовиках ночью,- неискоренимые! - грузили в подвалы, в чердак, приводили пьяных извозчиков и жадных мужиков с тощими глазами. Светало. Где же Черпанов? Давно людской поток широко лился на двор, а коридор все еще был полон. Розовато-голубой с каким-то фарфоровым блеском преувеличенно настойчиво превознося свежий воздух, показывала двор и булыжник распахнутая дверь. Вдруг мы остановились. Трубное урчание пронеслось по толпе. В голубом четырехугольнике показался доктор Андрейшин. "Пожалуйста!" - воскликнул он отменно-протяжно. Когда он ускользнул от меня? И почему все нет и нет Черпанова? И опять я подумал: "Да не во сне ли это все я вижу?" И хотя у меня имелись спички, но я попросил их у соседа. Тот сунул мне их, не глядя на меня, а рассматривая розовато-голубой четырехугольник, где спиной к булыжникам, тряся петуха возле плеча, стоял доктор Андрейшин. Я закурил и нарочно держал спичку до тех пор, пока она мне обожгла палец. Отвратительный табак и волдырь совершенно разуверили меня, исчезла мысль о сне, но снизу, сознанье истощая, накинулось "А не глава ли он какой-нибудь мистической секты? Да не простой, а с древними ритуалами. Петух! При чем здесь серый петух?" С тех пор, как я его узнал, он всегда проявлял редкую ненависть ко всему мистическому и метафизическому, но мало ли найдешь людей, которые говорят одно и кои дума-ют: обведем, будет ладно и ладан будет. Я начал искать Черпанова. Он плохо выспавшись, стоял у дверей ванной, сплевывая и почесывая о косяк спину. Я - к нему. Шаг. Другой. Дальше: пустая ванная, и от воды пар. Какой смысл из этого всего выбирать? "Пожалуйста!" - еще раз прокри-чал протяжно доктор и скрылся. Толпа хлынула, увлекая меня с собой. Ни около, ни близ, ни внутри - нигде не нашел я Черпанова. Широкий двор, подчищенный, разряженный крупной осенней росой, но в то же время чем-то бесстыжий и наглый, мгновенно сплошь наполнится толпой. Особенно густо набилось вкруг доктора. "Егор Егорыч, да вы поближе!" крикнул он мне. Я протискался. Доктор поднял нож,- страстное любопытство отразилось у всех на лицах,- петух наклонил голову, и я утверждаю, что он, поморщившись, чрезвычайно неохотно закрыл глаза. Доктор взмахнул ножом. Вздох, тихий, выстраданный и какой-то вывихнутый, проплыл по толпе. Но доктор,- признаюсь, я плохо разглядел,- промахнувшись, что ли, полоснул петуха меж ног.