Всеволод Иванов - У

- Никто не приезжал,- ответил Ларвин.

- Как никто? Что же, этот костюм с неба свалился? Ведь он готовый к вам попал?

- Готовый.

- Никто не шил?

- Нет. Мы и разучились шить, мы все в старье ходим.

- Отлично. Вы его получили от Мазурского. А Мазурский получил от Населя.

- То, что он получил от меня, иностранец не мог привезти, он получил от другого.

- А Насель от кого? Виляете, финтите! Отвечайте правду! Но не будем вести глупого допро-са, допустим, что Мазурский взял не тот костюм, а здесь он определенно намекает на американ-ский, следовательно, к вам-то, Ларвин, попал явно американский костюм. И это легко проверить. Несите его сюда, и тогда мгновенно между нами рассеется очень неприятное недоразумение, и мы сможем приступить к выбору временного месткома. Тащите.

- Да, я вот уже и Егору Егорычу объяснил, что не могу его принести. Вы правильно говори-ли, зачем мне собственность. Я и отдал его. Может быть, он и обменяет на нужное дело.

- Отдали? Кому?

- Ну не все ли равно кому.

- Нет, вы обязаны сказать - кому. И общее собрание подтвердит, дабы я скорее начал свой доклад.

Общее собрание действительно подтвердило. Ларвин замялся:

- Но ведь у меня вот имеется в связи с вашим докладом ряд совершенно конкретных предло-жений, и мне от них не хотелось бы отступать.

- Не отвиливайте и говорите: у кого костюм? Здесь, черт знает, что происходит. Я скажу вам в глаза: много я всякой дряни отправил в свой комбинат, но подобной еще не видал, чтобы задер-живаться на такой чепухе,это уже совершенно странно. Кто этот человек, темные дела которого я, даже уполномоченный высшими инстанциями, не могу знать, в то время как все ваши дела узнал. Мне все известно, кто и что делает, а тут не могу. Доберусь до него, он прячет золото, я понимаю. Недаром ходит здесь легенда вокруг дома о короне американского императора. Все это необходимо вскрыть.

Слово о короне и о легенде произвело потрясающее впечатление на всех. Несомненно, об этом здесь знали, как и всю легенду, что ходила по городу. Но они напугались. Ларвин мгновенно стих.

- Я отдал его дяде Савелию, через Людмилу. Он действительно ведет все дела.

- Ну вот и кончено. Кто приведет дядю Савелия? Нет таких желающих? Он страшен для всех. Вы, Егор Егорыч, беретесь его привести?

- Нет,- ответил я,- меня мало занимает это. Мне вспоминается одна история... А кроме того, мне любопытно прослушать предложения Ларвина.

- Никаких предложений выслушано не будет, я вынужден прервать доклад.

- Нет, вы должны выслушать мои предложения. Все идет совершенно зря, не предпринима-ется никаких мер, тот же Черпанов говорит о возможности приезда комиссии, которая проверит его работу, но комиссия не увидит нашей подлинной перестройки. И если он производит испыта-ния, я не знаю, как он их над нами производил, но я по себе чувствую, что этого недостаточно, и поэтому надо произвести общность имущества. Мы взяты на учет, надо поломать перегородки, устроить общее зало, создать общность жен и детей, если мы буржуазия, обреченный класс, то наш переход надо показать по-подлинному, чтоб они увидали, если мы вздумаем сломать перего-родки и, скажем, устроить общую кухню, и если мы топили плиту по полену,- это уже указывает на то, что мы можем столковаться и об общей кухне и неужели не столкуемся об общей жене?

- Правильно! Таким образом возможна и разрешена проблема стадиона, увидят, что мы переродились, и, если домкомтрест согласится на сломку перегородок, то об этом заговорят все, при сломке будут члены домтреста, и они увидят, что никаких кладов нету.

Черпанов волновался:

- Но опять-таки дядя Савелий продаст костюм в другое место, и я так и не узнаю, кто же сюда приезжал.

- Да плюньте вы,- сказал я,- здесь развиваются более крупные события.

- А вы думаете, Ларвин предлагал серьезно?

- Не знаю, но похоже на то, что он не шутил.

- А, даже вы, Егор Егорыч, так думаете. Хорошо, я берег для дальнейшего свой удар, но обрушу его сейчас.

Он вернулся на прежнее место. Вокруг Ларвина стояли шум и крики. Людмила была доволь-на - она может управлять, у нее тоже слова нашлись, она оживилась необычайно.

- Отлично! - воскликнул Черпанов.- Предложение Ларвина удивительно по своей метко-сти. Я согласен организовать его, но предупреждаю, что организация будет жестокая, и так как никто мне говорить по моему вопросу не дал, то все, значит, согласны с Ларвиным. Я тоже под-держал и беру на себя все осуществить.

Он ушел. Я спросил:

- А где же ваш удар?

- Но вы видали.

- Но ведь предложение Ларвина только что всплыло, не могли же вы знать об этом раньше?

- Не мог, но я то же самое хотел предложить.

Слова эти возмутили меня. Шум продолжался. Сусанна смеялась. Я понял, что ничего не выйдет, тем более, что Черпанов убежал - и я ушел вслед за ним. Странно, но он побежал на улицу, он остановился на крыльце и рылся в бумажках. Я устал, суматоха несказанно ослабила меня. Я ушел к себе.

Ее страдания все возрастают,- встретил меня доктор, сидя на скрещенных ногах. Он ел хлеб с маслом, койка под ним качалась от движения мощных его челюстей, к ним прибавилась тайная симпатия ко мне.

- Чем же закончилась ваша беседа с дядей Савелием?

- Я перекурил их. Они обалдели, и я ушел. Впрочем, я высказал им все свои соображения касательно их поступков. Так как прямо в лоб говорить не достигает цели, то я решил говорить иносказательно.

Я выразил сомнения, что доктор может выражаться иносказательно.

- Почему же? Я сказал, что если мы можем курить плохие папиросы так долго, следовательно, нам нужно в чем-то объясниться.

- А они?

- Они в голос сказали: "Вон!" Помните, мы шли от Жаворонкова с антресолей?

- Вернее, падали.

- Не помните ль, там под носилками лежали ходули?

- Нет, я заметил сани, так как об них расшиб лоб.

- Вам больше нравится лето.

- Я просто не люблю пыли. Вспоминается мне один случай...

- Итак, вы осторожно приподнимаете носилки и видите под ними ходули, вы их встряхнете от пыли, если хотите, можете, в целях обезопаситься от заразы, обернуть их газетой. Я буду стоять в конце лестницы, с мокрой тряпкой, я бы пошел сам, но у меня болят ноги, мы их вынесем во двор и славно походим. Мне надо поразмяться, во дворе ветер, а забор заграждает ветер, попро-буйте сразу увидите.

- Вам не терпится превратиться в такую же ходячую легенду, как корона американского императора...

- А кто говорил об этом?

- Я рассказал.

- Давайте ходули. Мужайтесь, Егор Егорыч, мы перекроем славу короны. Слава посредст-венностей, вы ее еще не знаете,- это самая мощная и крепкая слава, гений может погибнуть, надоесть, а посредственность будет жить, ей необходимо научиться, посредственности нужна посредственность, и она начинает меня любить. Кроме того, вам это любопытно в том смысле, что вы за мной будете бегать, это тоже вас развеет. Достаньте ходули, Егор Егорыч.