Всеволод Иванов - У

- Ну не ростовщики, так валютчики. Черт знает, что это такое - покупщик наиболее цен-ных вещей и умеющий, главное, хранить их. Вы не думайте, что он выдаст их,- нет, вся его слава покоится на своеобразной честности, он не выдаст, ему вы можете доверить хотя бы золотую корону...

- Далась вам эта легенда.

- К слову пришлось. Но дело не в том. Удерет. Ей-богу, удерет. Я убежден, что собирает и сплавляет свои манатки, да у него они, черт знает, где и хранятся, а здесь у него есть самое главное, чем он себя передо мной выдал, на чем я его поймал, и Лебедевы, хотя и много лет здесь жили, но не могли его поймать. Вы обратили внимание, какие там сундуки, у дочерей их один, а у него нет, и все-таки главное добро не здесь, но это неважно. Надо его только из дома не выпускать. Надо нам за ним следить, иначе все ценное сплавит.

- Не понимаю вас, Леон Ионыч. Если человек добровольно не желает передавать имущест-во, то какая же ценность в нем, если мы его поймаем. Разве только для очистки коммуны.

- А может быть, американский миллиардер и есть дядя Савелий? Может быть, это и есть тот человек, который приехал из Америки покупать драгоценную корону, может быть, это и есть аме-риканский дядюшка? Тогда все понятно. И костюм, и его хитрое поведение, и то, что он улизнуть хочет.

- Извините, Леон Ионыч, но мне даже обидно, что вы мне говорите такие нелепости и, глядя на вас, заставляете думать, что и вы таким нелепостям можете верить.

- Гипотеза - не более, Егор Егорыч, и было б плохо, если б вы этому могли поверить; если и верить этому, то надо иметь такое же железное сердце, как у меня, дабы не растеряться. Ведь если действительно факт, что американский миллиардер, то факт американской короны...

- Да полноте меня разыгрывать. По этому случаю мне вспоминается такая история...

- Позвольте, Егор Егорыч, но верите вы тому, что дядя Савелий может убежать?

- Если у него есть хотя бы доля сотая приписываемых ему вами грехов, то что же ему остается делать?

- Вот вы и заговорили правильно. Теперь, есть ли возможность его уговорить продать мне костюм?

- Опять-таки при правильности хотя бы части ваших установок - то нет.

- Ну вот, видите? Я верю в силу своего слова, а тут и я могу сдать, да не в силу слова, сколько в силу своего положения. Поэтому так как время не ждет, вы не удивляйтесь, но другого выхода нет, сколько ни думайте, сколько ни заседайте...

- Любопытно, что же вы придумали?

- Я думаю, что его надо обокрасть.

- Это что же, со взломом, убийством или как по-легкому?

- Совершенно по-легкому. Мы можем заставить его ломать перегородку, хоть он и трусит, но от субботника не откажется, а если он откажется, можно легкий пожар на кухне устроить. Я так и думал, что доктор работает, но, признаться, он меня своей методой сбил. Сознаемся, попросту вы новички в этом деле. Я подсыпался к нему по-всякому. Я ведь все-таки многих в лицо знаю, вижу знакомое лицо, но кто такой и что за странная манера работы, и я все-таки его поддерживал и Степаниду Константиновну уговаривал, говоря, что это агент ловит кого-то, и соглашалась она терпеть, но теперь, когда подошел нужный момент и нам совершенно необходимо объединиться, мы раскроем карты.

- Странная манера у вас шутить, Леон Ионыч!

- Чего странная?.. Будет волынить! Давай план разрабатывать.

- Я отказываюсь.

- Слушай, это идейное воровство, это же имущество коммуны, другого выхода нет.

- Мне надоели ваши шутки, Леон Ионыч.

Он встал и начал собирать свои бумажки:

- Это не больше, как проверка, Егор Егорыч, испытание на честь, о котором я уже доклады-вал. Я пошутил. А общность имущества - ну черта ли в этом дерьме, кому оно нужно? Насчет костюма мы проверим, сходим к нему, и вы увидите, каков он, дядя Савелий. Я пошутил, может быть, мы костюм и получим, вот его бы продать кому-нибудь, ну на кой черт везти это барахло, и будут еще думать: ах, Зоя в моей юбке ходит, ах, Жаворонков мои часы взял, небось, если б свои часы были, так не одел бы каждый день. Не можете ли, Егор Егорыч, подыскать такого покупате-ля, кому бы мы имущество замыли, а, во-вторых, не можете ли, опираясь на мои доводы, докладик закатить, соответствующий общему собранию?

- Это что же, продолжение шутки?

- Почему?

- Да какая же это общность имущества, если вы его продадите?

- А что же, я себе деньги, что ли, предполагаю брать? В конце концов приятнее иметь общие деньги, чем барахло, которое, кстати сказать, на Урале никому и не нужно будет.

- Нет, я отказываюсь и доклад делать и, тем более, покупателя искать.

- Обиделся! Обиделся! Ну вот что: испытание окончательно закончилось. Я вам даже и программу испытания могу показать, если вы думаете, что я не шутил.

- Очень мне нужна ваша программа!

- Да не обижайтесь! Есть на что? Неужели вы в себе воровские чувства ощущаете, если оби-жаетесь? Нет, Егор Егорыч, сейчас нам должно быть не до обид. Вы вот изволили по стадионам прогуливаться, а я вот в ванной сидел и думал. В сущности, зря я согласился на предложение Лар-вина. Ну, общность имущества; откидывая выводы, разве я неправду вам говорил, что имущество это ни черта не стоит и для меня важны люди, а ведь теперь сколько может быть и лишних разговоров и склок. Ну, отлично, общность имущества, а общность жен? Во-первых, принцип дурацкий и глупый, хотя бы и потому, что и без этого все жены общи.

- Извините, но вы говорите пошлости.

- Пожалуйста, пошлости. Проверьте. Не прошло и... дней, а Людмила и Сусанна были моими? Были.

- Когда это и Людмила успела быть вашей?

- А тут как-то по дороге. Людмила и Сусанна все-таки лучшие представители женского пола в нашем доме, а на остальных и смотреть противно. А как только они будут общими, так они же на меня могут претензии заявить; ведь тогда черт знает какая буза может получиться, мне же рабо-тать нужно, а после каждого раза я должен отдыхать четыре дня, у меня кровь древняя.

Я не мог не расхохотаться.

- Откуда вы решили, что у вас кровь древняя, Леон Ионыч? Кровь у всех достаточно древ-няя, если мы действительно от обезьяны происходим.

- Во мне есть цинизм, а это признак древней расы. Видите, как я вас нехорошо испытывал. И я еще могу сорваться, но меня запутали с этой ответственностью и с этой общностью.

- Должен вам заметить, что у вас странные понятия о коммунизме.

- Чем же они странны?

- Да вот рассуждения об общности жен и прочем. Они не выскакивают дальше буржуазной клеветы на наш строй.

- Позвольте, но я, что ли, придумал все это? Здесь кто? Последние представители буржуа-зии. Так это я коммуну-то придумал?

- Однако же вы ее одобрили.

- Просто брякнул. Не думал же я, что они всерьез меня примут, да здесь поход и на стадион многое показал. Для них выяснилось, что они героями быть не могут и что вся теперь надежда на спасение - надежда на меня, так как они даже на стадион не в состоянии прийти!