Array Array - Пятый странник

Они проехали городские ворота и сторож с огромными ключами за поясом тотчас побежал на площадь, сообщить о приезде нового шута верхом на осле, с оруженосцем, сделанным из пакли.

В узких вюртембержских улицах из окон высовывались то веселые бородатые лица с трубками, то круглые, как дно бочки рожи вюртембержских хозяек, то очаровательные личики девиц в белых чепцах с голубыми лентами.

На площади огромная толпа мигом окружила их.

— Кузнецу — железо, свечнику — воск, — кричал шарлатан, — кровельщику — солома, а шарлатану и фигляру — кукол и вюртембержцев! Мы счастливо приехали, дорогой схоласт, в городе ярмарка.

И точно: в Вюртемберге была ярмарка. В 12 часов судьи проехали по городу на городских конях, приняли у стражи ключи от города, на обратном пути проверили часы на главном рынке и вернулись в магистрат, чтобы избрать особого бургомистра, для управления городом, во время ярмарки.

В деревянных лавках торговали купцы городов и пригородов.

— Любезный шарлатан, — отвечал схоласт, — я держусь за хвост вашего осла, чтобы не потерять вас, но мне кажется, что я все–таки вас потеряю.

— Печнику — кирпичей и глины, — кричал шарлатан диким голосом. — Вюртембержцы — приветствуйте меня, я почтил вас своим приездом.

Пожилой бюргер сказал ему:

— Говори понятнее, шут. Здесь и без тебя много шуму. У нас уже есть один такой — как ты, и он говорит смешнее и понятнее. К тому же на шута ежегодно тратятся городские суммы.

— Каждому свое, — отвечал шарлатан, — лудильщику–олово, оружейнику — железо для шомполов, ворам — содержимое ваших карманов. Бюргер, взгляни, где твои часы.

В это время воришка стащил часы у пожилого бюргера. Он бросился за ним, а шарлатан двинулся далее, раздвигая толпу. Швериндох давно уже упустил хвост осла, а теперь, оттертый толпой, потерял и самого шарлатана. Некоторое время он видел еще рыжую голову, но потом потерял и ее и остался один в незнакомом городе.

Наступила ночь. Усталый Гансвурст ехал на своем осле по окраинам города. Он был сыт и пьян, но хотел спать и покачивался взад и вперед, как петля на готовой виселице. Было темно вокруг, огни уже не горели в окнах. Иногда навстречу ему попадались солдаты и слышалось бряцанье шпор и оружья. Но они оставались за ним, и вокруг снова темнота и безлюдье. Но вдруг на повороте мелькнуло освещенное окно. Он очнулся от дремоты и поднял голову. Потом осторожно под'ехал к окну и встал на спине осла на колени.

На высоком столе, усеянном ретортами, колбами, трубками, горел зеленоватый огонь. Расплавленное стекло тянулось и свивалось невиданными фигурами над раскаленной пластинкой железа. Высокий человек в остроконечной шапке и длинной тоге склонялся над огнем и в лице его выражалось вниманье, самое напряженное.

— Как, — сказал шарлатан, — как ученый Швериндох уже нашел себе пристанище в благородном городе Вюртемберге? Он уже производит опыты. Быть может, он уже нашел и средство оживить своего Гомункулюса?

И Гансвурст постучал в окно.

Остроконечный колпак принял вертикальное положенье.

— Схоласт, — крикнул шарлатан, — отворите окно, я буду очень рад снова увидеться с вами.

— Кто меня зовет, — отвечал схоласт, приближая лицо к стеклу, — обойди угол, там дверь моего дома.

— Но куда я дену осла? — возразил шарлатан, — осел — это все мои надежды в будущем и настоящем.

— Значит, ты не житель нашего города, — сказал Швериндох и на этот раз лицо его показалось шарлатану старше, — в таком случае привяжи осла к фонарю, а сам пройди туда, куда я указал тебе.

Схоласт отошел от окна и снова склонился под зеленым пламенем.

— Господи помилуй, — бормотал шарлатан, привязывая осла, — он так возгордился, что не хочет уже узнавать старых друзей. Но откуда взялся этот чудесный дом у моего ученого? И почему лицо его показалось мне таким старым? Я бродил по городу, шутил и показывал фокусы, а он в это время купил дом, кучу бутылок, свечи, уже оживил, наверное, свою проклятую колбу и даже успел состариться.

Привязав осла, он подошел к двери, толкнул ее и очутился в комнате, которую видел у окна.

Швериндох снял свой колпак, потушил зеленый огонь и, опираясь на палку, поднялся к нему навстречу.

— Любезный схоласт, — быстро заговорил шарлатан, — все бренно, все минет, ничему не суждено бессмертия.

— Да, — отвечал схоласт, — не смею противоречить. Ничему не суждено бессмертия.

— А этот дом, — говорил шарлатан, — а эти бутылки, этот колпак, эта комната — они исчезнут, как дым.

— Исчезнут, — отвечал схоласт, — как исчезнем когда–либо и мы сами.

— Так для чего же вы все это купили? — продолжал шарлатан: — или вы сделали все это в ваших бутылках?

— Чужестранец, — отвечал Швериндох, — ты меня удивляешь. Ты говоришь со мною так, как будто, мы знакомы много лет. Между тем я вижу тебя впервые.

— Впервые? — сказал шарлатан с обидой в голосе: — мы расстались сегодня днем. Нас разделила толпа на площади.

— Чужестранец, — отвечал Швериндох, снова — я не имею права не верить тебе, но ты меня удивляешь. Я видел много людей на своем веку и может быть ученые работы несколько осла били мое зрение.

— Освальд Швериндох, ученый схоласт, — начал было шарлатан, подходя к нему ближе, — нас разлучила толпа на площади. Поглядите на моего осла. Неужели вы и его забыли?

— Как ты назвал меня? — переспросил Швериндох и нахмурил брови. — Ты принял меня за кого–то другого. Имя мое Иоганн Фауст.

Наступила ночь. Схоласт усталый и голодный шел по пустым улицам Вюртенберга.

— Гомункулюс, — говорил он, похлопывая себя по карману, — ты слышишь, Гомункулюс — я покинут, я оставлен всеми. Мой единственный друг — это ты, и ты никогда не покинешь меня, потому что я тебя выдумал.

Он сел на тумбу и сказал мысленно:

Навстречу мне целый вечер попадались бюргеры, что шествовали с чрезвычайной важностью. Каждый из них имеет дома жену, а по вечерам — ужин. Но я не имею ни того, ни другого. Я — ученый баккалавр. Я — maqister scholarium.

Улица была темна и безлюдна.

— Доктор Фауст, — закричал вдруг, прямо перед ним голос, — что делаете вы, одни, поздней ночью, на улице города?

Швериндох поднял голову. Никого не было вокруг?

— С вами произошла какая–то странная перемена, — продолжал голос, — мне кажется, что на вашем благородном лице несколько разгладились морщины.

— Простите, — пробормотал огорченный Швериндох, — прошу прощения, повидимому мои глаза несколько ослабли от ученых занятий и я никого не различаю в темноте.

— Это — странно, — удивился голос, — с каких пор вы, дорогой учитель, перестали узнавать ваших добрых друзей?

— Друзей? — переспросил Швериндох, тщетно пытаясь разглядеть что–либо перед собою, — осмелюсь просить вам напомнить мне, где и когда мы с вами встречались?