Захар Прилепин - Санькя

Саша открыл глаза и убедился, что именно так все и обстоит. Рядом с его кроватью была тумбочка. Напротив стояла еще одна кровать. На кровати сидел человек и ел яблоко.

Человек увидел, что Саша открыл глаза, и помахал ему рукой, словно сидел на другом берегу и говорить не имеет смысла — трудно расслышать. Саша моргнул в знак приветствия.

Нет, все-таки все еще болело, он понял это, моргнув и тем самым заставив дрогнуть несколько мышц на лице. И первая, малая боль словно дала сигнал всему телу, и оно заныло — повсеместно, тягостно и нудно.

Саша лежал и прислушивался к себе: все клокотало и разламывалось, словно внутрь его тела запустили железный половник, перемешали все органы, и они теперь мыкались, места себе не находя.

Увидел в углу костыль, по видимости, не принадлежавший соседу — тот передвигался на своих ногах, и весьма бодро, — дело у него явно шло к выздоровлению.

Саша попросил принести костыль.

— Помочь? — спросил сосед.

— Спасибо, — ответил Саша, снова почувствовав, как буква «с» просвистела мимо сказанного слова, выпав из него.

Сосед стоял рядом с кроватью, не поняв: «спасибо — да» или «спасибо — нет».

Саша зажмурился, поняв, что ему сейчас будет очень больно, невыносимо.

— Меня Лева зовут, — сказал сосед, — зови, если что, — и отошел.

Саша открыл глаза, мельком глянул на Леву и заметил, что Лева — еврей из той редко встречающейся породы роскошных евреев — черно- и пышноволосый, плотный, чуть полноватый, с яркими чертами лица, быстро передвигающийся и, по-видимому, столь же быстро думающий, имеющий готовые ответы на очень многие вопросы, на бесчисленное их количество.

«С чего бы начать двигаться?» — думал Саша, пошевеливая пальцами ноги, напрягая то одну мышцу, то другую — все болели.

«Повернуться на бок? Спустить с кровати ноги?»

Начал делать все одновременно и застонал, не сдержавшись. Лева подскочил, придержал Сашу за плечи, потянул вверх бережно.

Саша едва не заплакал, так было нехорошо буквально везде.

— Господи, хоть что-то у меня осталось неотбитое?… — спросил он, силясь улыбнуться.

Лева часто моргал, не зная, как еще пособить, чем пригодиться. Подсунул костыль.

— Помочь? — спросил опять.

— Нет-нет.

Саша побрел, ежесекундно останавливаясь и кривясь, в уборную.

Вернулся, словно опять избитый — ходить, садиться и вставать приходилось в жутких муках. По дороге нянечка обругала — сказала, что ему «утку» принесли. Саша пробрел мимо с костылем, молча, готовый зарыдать, почти ненавидя свою беспомощность.

Завалился криво на кровать, застонав, и лежал потом молча, сжав зубы, елозя иногда языком в пробеле — там, где передний был выбит вчера, — когда именно выбили, Саша и не помнил, и вспоминать не хотел.

«Может, они вернутся меня добить? — подумал вяло. — Ну и вернутся…» Полежал еще и решил: «Дурак ты, Саша. Кто придет в больницу тебя убивать, что за бред…»

Позвали ужинать.

Пришла нянька, принесла еды, Саша не притронулся. От еды омерзительно пахло чем-то живым и теплым.

Попросил Леву, бодро вернувшегося с ужина, отнести поднос с обедом обратно. Он сразу так и сделал.

Потом яблоко Саше предложил, розовое и крепкое.

Саша подержал его в руках и положил на тумбочку. Как-то не хотелось без зуба вгрызаться, рискуя и остальные, как казалось — шаткие, поломать.

Но есть уже хотелось. Попросил у Левы нож и, взяв яблоко с тумбочки, начал резать его на маленькие кусочки, отправляя их в рот. Не жевал почти — разминал еле-еле зубами, челюстью больной почти не шевеля.

— Прекрасное яблоко, — сказал Саша, сразу же внутренне поклявшись никогда не произносить слов с буквой «с», и тут же произнес: — Никогда не ел таких вкусных…

Лева смотрел на него внезапно повеселевшими глазами, искренне радостными. Он сидел на краешке койки, мягко покачиваясь и, казалось, готовый в любое мгновение даже не встать, а — подпрыгнуть.

— Тебя кто-то избил? — спросил Лева.

Саша сморщился — ответить однозначно не хотелось, рассказывать все — не было сил.

— Ну, не рассказывай, если не хочешь, — сказал Лева.

Саша кивнул.

— У тебя есть мобильный? — спросил.

Лева быстро открыл верхний ящик в тумбочке и дал Саше телефон. Саша держал его в руках, раздумывая, куда позвонить.

Не матери, конечно.

«В бункер позвоню…» — решил.

Когда представился и в нескольких словах рассказал дежурному, кто он и где, понял, что не знает ни номера больницы, ни названия отделения, ни номера палаты и даже этаж представлял смутно. Вроде, второй. Оказалось, третий — Лева все подсказал.

— Что случилось-то? — спросил дежурный.

— Расскажу потом, — ответил Саша.

…Кого он не ожидал увидеть — так это Рогова.

Вошел минут через сорок сильный и спокойный, улыбнулся, что было особенно приятно, — Рогов редко улыбался. Саша в ответ тоже растянул губы потрескавшиеся, и дырку на месте зуба показал.

— Эка тебя рихтанули, — сказал Рогов, стул придвигая к Сашиной кровати. Саша смотрел на Рогова почти с нежностью. Пришло понимание, что он не один, и у него есть братья. Вот Рогов — брат, выкладывает из пакета кефир, фрукты, хлеб, кусок ветчины.

— Можешь говорить? — Рогов внимательно разглядывал Сашу, словно пытаясь по лицу и по виду товарища понять как можно больше — и лишнего не спрашивать.

Саша кивнул: могу.

Лева, лежавший на кровати, спросил:

— Мне выйти?

Саша подумал и ответил:

— Да мне все равно. Лежите… Рогов даже не обернулся на Леву.

С трудом шевеля челюстями и выговаривая слова, Саша рассказал. Вкратце, без особых подробностей, так чтоб Леве не было ясно, о чем речь:

«Позвонила Яна… Телефон до этого сама дала… Взяли на улице… Были в отделе… Потом были в лесу… Спрашивали, кто организатор акции в Риге…» — и прочее.

— Сам дополз, да. К дороге. А дальше забыл. Кто-то подобрал… Или «скорую» вызвали. Кажется, «скорую».

Рогов пожевал губами, раздумывая.

— Пока ничего делать не будем, — сказал он. — Тебе надо отлежаться. Милиция приходила к тебе?

— Нет.

— Странно, должны была прийти…

— Ты-то откуда тут? — спросил Саша.

— Так, надо было. Разыскали.

— А что там… в Прибалтике?…

— Там все замечательно. Пять человек спрыгнули с поезда, прямо в окно, на скорости семьдесят километров… Как не убились, хер их знает. Четверо добрались до Риги, только один ногу сломал, из Нижнего пацан — его на третий день в лесу лабусы нашли, он в сторону России полз. Тем временем остальные башню взяли и держались там шесть часов… Журналисты успели прилететь чуть ли не из Японии за это время… Скандал на всю Европу… Много народу в бункер звонило, благодарили. Матвей только в бегах пока.

— А Яна?