Захар Прилепин - Санькя

Печатали шаг — словно отмеряли свою территорию. Кричали: «Революция!» Саша приметил Рогова, с жесткими скулами и темным взглядом. Рогов кричал вместе со всеми, громко, упрямо, уверенный в том, что делает нужное дело. Костя Соловый, шедший меж двух очаровательных «союзниц», размахивал огромным флагом на четырехметровом пластиковом и оттого легком древке. Флаг носился в воздухе, как живой.

Саша сначала шел в рядах, но потом понял, что — задыхается и грудь саднеет.

Побрел к тротуару, уставший, в куртке с чужого плеча — подарили в бункере.

Милиция нехотя его выпустила. Смотрели ненавистно. А Саша на них — спокойно. Подумал неожиданно для самого себя, что хочет убить каждого из них — и не будет жалко.

За Сашей рванулась было Верочка, с которой только что познакомился, но ее не пустили, оттолкнув грубовато.

«Козлы», — подумал Саша. Вступаться не стал.

На площади, куда колонна пришла через полчаса, устроили митинг. Когда Саша добрался туда, Матвей уже выступал на грузовике — бледный, с черными глазами. «Союзники» вслушивались, подрагивая, готовые сорваться в любое мгновение — повторить то, что сделали недавно в Москве.

Неожиданно Саша приметил на грузовике и Яну. Она стояла с краю, серьезная, красивая, в кожаном пиджачке, свитерке полупрозрачном, с «дырочками».

«Не холодно ей?» — подумал Саша.

Пробрался к грузовику, встал позади, колесо трогая носком ботинка. Неподалеку курили двое мордоворотов, с задами и ляжками мужики, оперативники в штатском.

Саша услышал их разговор.

— Президента козлят, твари! — говорил один другому, кивая на грузовичок с выступающими. — Взять бы их всех и отхерачить по одному. Лично бы изуродовал каждого.

Саша отвернулся, внутренне вздрогнув, то ли от ужаса, то ли от неприязни или, скорей даже, гадливости.

«А что если я сейчас своих увижу? — подумал Саша о тех, кто истязал его. — Что тогда делать? Молча смотреть на них? Спрятаться?»

Знал, конечно, что не станет прятаться — да и кто его тронет, когда вокруг сотни «союзников». И все равно накатила липкая, душная волна… Стрельнул у кого-то сигарету, отошел чуть в сторону, на лавочку присел, закурил. Пальцы дрожали.

Задохнулся на секунду, когда неожиданно Яна присела рядом.

— Привет, — поздоровалась.

Саша кивнул, рта не раскрывая, стесняясь отсутствующего зуба.

— Как ты? — спросила Яна. Саша пожал плечами.

— Нормально, — ответил, слово подобрав. — Терпимо.

Заметил, что она подстриглась короче. От этого стала выглядеть жестко и даже зло.

«Но очень красивая, все равно…» — подумал Саша.

— Ты не уходи, Матвей хочет с тобой поговорить. Здесь возникла идея: надо уголовное дело возбудить, — сказала Яна. — По факту твоего избиения. Ты как?

— Я не знаю, мне все равно… — ответил Саша и замолчал.

Дурно было как-то и затошнило немного.

— Что молчишь? — спросиа Яна.

— Ты почему не пришла ко мне? — спросил. «Грубо и глупо получилось», — сам сразу понял.

Яна, показалось Саше, иронично хмыкнула, в том смысле, что зачем мне к тебе было приходить, разве я жена тебе? Мало ли у нас людей в тюрьмах и больницах, ходить ко всем…

Она не ответила на его вопрос, тоже достала тонкую, изящную сигарету — тонкими пальцами с ярко накрашенными ногтями.

Саша и у нее стрельнул закурить, только сейчас заметив, какие у него ногти отросли, с грязной окаемкой — нечем постричь было, один раз только тайком взял у Левы ножницы, попросить как-то неприлично было, может, он брезговал…

Сжал руку, курил в кулак — как урка.

— Залечили тебя? — спросила Яна. — Не болит ничего? Саше снова по ее голосу показалось, что ей все равно — залечили его или нет, болит что или отболело.

— Отчего меня взяли, ты не знаешь? — спросил он вдруг. — Тебе не кажется, что ты меня пропалила? Что из-за тебя все?

Яна посмотрела на него внимательно, даже удивленно.

— Придурок, — сказала. Встала и пошла.

Саша тоже встал, Матвея не дожидаясь, поковылял к метро. Добрался до вокзала, купил билет на электричку — на поезд денег не хватило, — и двинул в сторону дома.

Электричку трясло, она громыхала, словно дырявая посуда. И сквозняки нехорошие гуляли по вагону.

Ехал с ледяным лицом.

Незаметно задремал, под грохот колес, кутаясь в куртку зябко. Во сне рука затекла, примнилось, что — опять в наручниках и будет больно сейчас — вскрикнул в ужасе, проснулся.

Сосед напротив смотрел испуганно.

Саша сглотнул слюну. Зажмурился от неприязни ко всему, что вокруг: за окном, в прошлом, в будущем.

Вспомнил еще, как снились только что колеса, лязгающие внизу, под ногами. И были подобны эти колеса мясорубке, накручивающей и перемалывающей хрусткое и ломкое. Во сне летели из-под колес комья черной, сырой земли, шпалы, еще что-то, белое, твердое…

В первые дни декабря, когда сыпал тяжелый — из жесткой и злой крупы — снег, пришли из Риги вести, что пацанам, «союзникам», участвовавшим в акции, дали по пятнадцать лет тюрьмы. Пришили какую-то несусветную статью о терроризме, которого не было ни в каком виде: влезли в башню и забаррикадировались — никого булавкой не укололи. Граната, которой «союзники» угрожали охранникам, была муляжной.

В новостях показывали брезгливое лицо судьи — седая грива, тонкие губы, злые глаза. Луакразе… Луаркезе… Лукрезее… — Саша сразу забыл его фамилию. О судье рассказали, что на его счету семнадцать ветеранов Красной армии, посаженных в латвийскую тюрьму в последние два года. Несколько из них умерли в заключении — один от старости, второго не откачали после голодовки… Еще один старик мельком попал в телерепортаж — показали архивные съемки, где его, страдающего болезнью Паркинсона, с трясущимися руками, ввозят на кресле в клетку. Судья что-то листает в это время, материалы дела…

— Его ведь убить надо, — сказал Саша устало.

— Надо, — спокойно ответил Рогов, они с Матвеем нагрянули в гости.

Сидели за столом, пили чай. Матвей прихлебывал кипяточек, смотрел на парней, щурясь. Когда Саша произнес «убивать», Матвей остановился на нем взглядом, словно взвешивая, насколько серьезно это было сказано.

Саша поймал взгляд, и понял его, и спокойно посмотрел Матвею в глаза.

— Да, Матвей, — сказал он.

Матвей коротко кивнул и перевел разговор на иное.

Когда допили чай, он позвал пацанов на улицу, оставив свой мобильник в квартире. И Рогов тоже оставил. А у Саши его и не было, мобильного, с тех самых пор.

— Матвей, мне нужно знать. — сказал Саша, когда вышли в подъезд. — Что тогда случилось? Кто виноват, что меня взяли? Почему был пропален мобильник?

— Извини, сразу не сказали тебе, Сань, — спокойно ответил Матвей, обернувшись, он шел тремя ступеньками ниже, и замолчал. На улице закурил, задумавшись ненадолго.