Захар Прилепин - Санькя

— Ну-ну, — сказал Саша и прошел вслед за Верой. Она сидела тихо, на краешке дивана, улыбаясь, и по улыбке ее Саша понял, что ее впечатлило голое тело мужское, и вообще… ей интересно… и она готова давно, хочет. Только Саша отчего-то не хотел ничего.

Можно было, конечно, хотя бы и с ней, но можно и без этого жить. Он последнее время, с тех пор как грудь немного поджила, по несколько раз в сутки истязал себя, отжимаясь и подтягиваясь, и заметил, как оброс тонкими, жесткими мышцами. Стал худым и твердым. И голова пустой стала, лишенной эха. Никто не откликался внутри ее, ни на одно слово, и воспоминания теплые и детские ушли. Морщился только, если видел целлофановые пакеты — когда мать из них хлеб вытаскивала, вернувшись с работы, и однажды этот пакет мелко порвал гибкими, злыми пальцами на маленькие кусочки.

— Ты зачем это? — спросила мать.

Он не ответил, конечно. Откуда он знал, зачем.

— Ну что там, с Негативом? — спросил Олег, войдя в шортах.

Вера мельком глянула ему на область паха, приметил Саша.

— Ничего, сидит.

— Письма пишет?

— Одно… Одно написал. Я Позику звонил. Написал, что все нормально и чувствует себя хорошо. Позик читал мне по телефону. Хорошо, если в письме есть слов двадцать пять. Но, по-моему, там меньше…

Олег кивнул, и даже на его лице мелькнуло что-то отдаленно напоминавшее сожаление.

К кому Олег относился с явной приязнью из местных «союзников», так это к Негативу и к Позику. Чем-то они радовали его. Может, были похожи на армейских его товарищей — самых бесшабашных и забубённых. Тех товарищей, что убиты уже.

Олег, правда, не видел, как Негатив цветы ласкает — может, ему и не понравилось бы. Хотя черт его знает, Олега.

— Пойдем, покурим? В подъезд? — предложил Саша.

— А я? — спросила Верочка.

— А ты посмотри что-нибудь. Олег, что у тебя можно посмотреть? У тебя есть собственные фотографии в неглиже и с гранатометом?

В подъезде Саша сразу и напрямую спросил про оружие. Ну, верней, на всякий случай изобразил.

— Ты говорил, что у тебя есть такие штуки, — и показал, как человек стреляет.

Олег мотнул головой.

— Надо?

— Надо, — подтвердил Саша.

— Меня не позовете? — спросил Олег.

— Не знаю пока.

— А когда надо?

— Например, сегодня.

— Например, пошли тогда, — незлобно передразнил его Олег.

— Пошли, — согласился Саша. — Верочке сказать чего?

— Я сам скажу. Мы на полчаса.

Олег переоделся в джинсы, старую рубаху и старую куртку. На ноги берцы натянул.

— Твоя девочка? — спросил он, пока спускались в лифте, не скрывая ту мужскую жадность в голосе, что характеризует интерес определенного свойства.

— Не знаю… — ответил Саша, не задумавшись толком о вопросе, о другом о чем-то размышлял.

— Чего «не знаю»? Спишь с ней?

— Наверное, — ответил Саша, и снова невпопад.

— Чудак, а, — неприятно оскалил улыбку Олег. — Как ты в армии служил, такой чудак?

— Нормально служил, — ответил Саша, тоже улыбаясь.

Внизу Олег достал из кармана связку ключей, попросил Сашу фонарь подержать, извлеченный из другого кармана. Открыл дверь в подвал — старую, скрипящую.

— Свети, — велел.

— Ты что, в подвале его держишь? — спросил Саша.

— А где мне держать, дома? Или на даче?

— Закопал бы где-нибудь.

— В городе нигде не закопаешь, а ехать за город… Вдруг пригодится когда — срочно. Вы же не всю жизнь собираетесь метать помидоры? Саша не ответил. Он-то явно не собирался уже…

Олег достал из кармана еще один фонарик, светили теперь вдвоем. Все равно видно было плохо. Шли друг за другом по узкому, затхлому, вонючему коридору, под ногами отчего-то хлюпало неприятно. Справа тянулись трубы горячие, ветошью покрытые, слева вроде бы помещения какие-то были, но давно. Теперь стояли черные, захламленные нещадно, хоть труп там прячь. И писк какой-то Саша слышал явственно.

— Пищит кто-то, — сказал он Олегу.

— Хер его знает, — ответил Олег равнодушно и тут же вскрикнул матерно: — Тьфу, блядь!

— Чего? — выдвинулся Саша из-за спины Олега, елозя по полу светом фонарика.

— Крыса, — сказал Олег мрачно. — Крысы, наверное, пищат. Развелись, твари. С тех пор как столовую открыли в доме. Раньше не было…

Пошли дальше. Саша старался себе под ноги светить — не хотелось ступить на крысу. Олег ругался:

— Сюда, вперед свети. Ты за мной идешь, никуда не вляпаешься… Здесь вроде. На, свети двумя фонарями.

Олег принялся раскидывать кучу хлама — сдвинул и уронил стоймя поставленный диван, поломанную мебель какую-то раскидал, землю ногами разгреб. Достал из-за пояса саперную лопатку, поторкал ею в землю, услышал тот звук, что желал услышать, быстро раскопал и вытащил пакет. Развернул бережно. Пропитанная маслом ветошь мелькнула в свете фонарика. И черный ствол. ПМ, Макарова пистолет.

Олег извлек обойму, посмотрел, погладил пальцем — полная.

— Еще обоймы четыре в запасе, — сказал он, загоняя магазин в рукоятку.

Саша светил фонарями и определенно слышал близкий, громкий, многоголосый писк.

— Чего они так пищат? — спросил неприязненно.

— Я ебу, чего. Пойдем посмотрим.

Олег снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, загоняя патрон в патронник, поднял руку со стволом — словно забавляясь.

— Свети ярко, — попросил почти весело, но уже в животном, заставлявшем глухо торкаться кровь в жилах, предчувствии чего-то.

Они прошли в сторону писка еще несколько метров и встали там, где звук был особенно сильный.

Саша направил туда свет фонариков, внутренне несколько психуя — будто боясь увидеть нечто из ряда вон… И увидел.

Олег только ковырнул какую-то колченогую тележку, писк вдруг стал резче и злее, и в свете дрогнувших на мгновенье фонарей задергалось не менее десятка крысиных морд. Крысы не разбегались.

Саша едва успокоил заплясавшие нервно руки и, по возможности твердо, скрестил фонари на источнике звука.

— Твою мать! — произнес Олег. — Что за херня! Саша сглотнул слюну.

— Ближе подойди, — велел Олег зло. — Ближе, сказал!

Сашка шагнул вперед, лучи метнулись, потом вернулись снова, найдя искомое, омерзительное, шумное.

Крысы — их было намного более десяти — срослись хвостами, а некоторые еще и боками. Хвосты их представляли собой единый клубок, величиной с кулак, — и на этот клубок налипла всякая грязь, сукровица, грязный пух. Передние лапы у крыс работали, но уползти они не могли никуда, мешая друг другу.

Задние лапы крыс, рассмотрел задрожавший нервно Саша, были мертвы, атрофированы.

Злые маленькие глазки смотрели, как казалось, совершенно безумно. И писк раздавался неумолчный.

Олег неожиданно опустил ствол и выстрелил в центр клубка — одна из крыс, показалось Саше, распалась чуть ли не надвое, раскрыв грязные, бестолково перемешенные внутренности.