Чудо Рождественской ночи

Не только во время святошного торжества в Руси бывают ночные сборищи и забавы, то же самое случается и об маслечной неделе. Госпожа Кошкодавова приказала на дворе у себя сделать превеликую гору и так же созвать девушек-дворянок: хотя она и имела повеление скоро ехать в Москву к батюшке, но для сего праздника отложила, не позабыла в наипервых пригласить и господина Сальникова сестрицу с ее родственницею, которая и прибыла в женском же, по-прежнему, наряде. Грунюшка приняла их в особливом покое не противу прочих, а отменнее, как первых и ей милых гостьев, которые подобно первого не в третий день, а по начатии великого поста отпущены были и то с досадою и с равным прежнего награждением, сказавши одному Селуяну, есть ли она ему мила и не хочет потерять навеки, то бы вскорости ехал к Москве и нанял квартиру неподалеку их дому на Мясницкой улице.

Как скоро Груняша в Москве появилась, то хорошенькое ее личико, а не меньше великое отцовское имение, которому она только одна наследница, как магнитом, притянуло свататься множество женихов, иных и равного с отцовским чином господчиков, о чем ей батюшка и матушка часто напоминали, чтобы помышляла, которому из них дать преимущество заблаговременно; но она, якобы незнанием ничего, не говоря ни слова, с закраснелым лицом отходила, дожидаясь своего милого друга Селуяна, который, не замедля также прикативши в Москву, сыскал дом господина Кошкодавова, поздоровался с мамкою, чтоб она о прибытии его изволила доложить своей боярышне, которая, узнавши, пришла в превеликую радость, но не знала, где ему с собою дать первое свидание. Лукавая ж и досужая на выдумки мамка сказала ей: «И, сударыня, кажется, вы уже от младенческих лет давно ушли, а того не ведаете, где своему любезному человеку себя показать и его посмотреть; в Москве не наше дело деревенское – здесь не стыдятся без всякого зазору и невест смотрют по церквам во время службы, а вам уже с ним нечего опазнываться; не изволите ль согласиться на будущее воскресенье поехать со мною к обедне в приход к Николе на Вшивую Горку, а я тихонько возвещу и Селуяну Софроновичу, куда он, конечно, как сокол, прилетит!» Груняша с радости много раз целовала свою мамку, называя ее в сих делах немалою мудрицею, способствующею к ее сластолюбивым желаниям и прихотям; написала к Селуяну приятную записочку, нежную и страстную, каждое оной слово вливало в душу пламень – видно было по всему, что сам дьявол в том ее наставлял! Не могла почти дождаться назначенного мамкою дня, а во оной и поехала с нею и с одним лакеем и кучером.

При входе в церковь увидела Сальникова, дожидающегося на паперти. Взглянувши друг на друга пламенными глазами, исполненными смущением и радостию, и хотя малому ее и не было нужды по неведению ни за кем присматривать и примечать, однако ж при прохождении мимо Селуяна увидел у боярышни лицо зардевшееся и походку несмелую, равно и Селуян покраснел, как рыжик; подобное сему и прощание у них происходило одними взглядами. Селуян, отдавая справедливость любовницы своей прелестям, нашел ее нежнее прежнего; равно и она, увидевши его, больше прежнего полюбила. Всякий знает, что прямая любовь каждую красавицу делает прелестнейшею; после того сия трудолюбивая свашенка не упускала по просьбам госпожи своей, чтоб не давать сим любящимся особам часто ночных поединков, а Груняша не позабывала всегда напоминать Селуяну, что ежели она ему не наскучила, то бы помышлял поскорее обвенчаться, ибо родители ее хотят выдавать замуж и часто приказывают и докучают выбирать жениха по мысли; мамке же при всяком свидании со обеих сторон бывали подарки не из двух, а из одного Кошкодавова кармана.

В одно время господин Кошкодавов с своею сожительницею поехал в Новодевичий монастырь к сестре своей монахине в гости, которая, принявши их, благосклонно спросила: «Я слышала, братец, что племянница моя Груша давно сюда приехала!» – «Есть, матушка сестрица, недель уже десяток!» – отвечал господин. «Вот какие вы ближние и единокровные родственники, что не пришлете ко мне повидаться и хотя малое время погостить! Хотя бы я на голубушку мою посмотрела; я думаю, она уже и великонька!» – «Да, теперь ей только двадцать другой пошел год, но еще по молодости своей глупа, – можно назвать ребенком! Однако хочу выбирать ей заблаговременно добренького и смирного женишка: пускай, хотя лета и не ушли, но на старости бы на них глядя повеселился, а она о том и не помышляет – только смеется!» – «Девичье, братец, дело!» – «Когда надобно тебе, сестрица, ее видеть, то пришлите, пожалуйте, кого-нибудь от себя, хотя и нас долго не будет, она не отговорится, я с тем теперь ей и прикажу».

Вскоре после того пришло радостное для двух любящихся время. Господин Кошкодавов зван был в воскресный день на свадьбу к господину ключнику Кособрюхову, куда и поехали, а мамка, еще поутру прибежавши к Сальникову, объявила; он же с радости не знал, что и делать. Вдруг пришло в голову исполнить Груняшино приказание, дабы и ему тот же самый день учинить себе брачное веселие; но только одного нужного не доставало, в чем бы увезть Груняшу – кареты с лошадьми: ибо в старину в Москве, окроме роспусков, [31]наемных совсем не бывало; а как дьяволы и не в таких пустых делах несчастным помогать приобыкли, то какой-то гулящий и проворный из них малый, похожий на Селуяна, наставил его, шепнувши в ухо на путь: «Э! брат Селуян, не нашего ты сукна епанча! Которого ты черта не попросишь надобного тебе у своего земляка, господина Сабакина, коему ты за проклятыми ходишь делами и, вместо правды, вставливая наши крючки, из кривых делаешь зрячими и всегда пляшешь по его дудке? Поди, он теперь дома и даст без отказу; только при прошении объяви ему какую с правдою сходную нужду». Селуян, по научению братца своего, как ото сна проснувшись, захохотавши, захлопал в ладони, пошедши к Сабакину, выпросил карету с лошадьми и с кучером, якобы для смотрения невесты, коя де живет от него в третьей улице. Сабакин, при даче кареты, смеючись, говорил: «Желательно б мне было хотя бы ты нынешний день и свадебку сыграл! Только не знаю, какая за тебя пойдет бесамыга [32]или безмундирная!» – «Увидите, сударь, какую подхвачу щеголиху – из-под ручки посмотреть!» – отвечал Сальников, а Сабакин перехватил: «Разве из-под истерии или из пролому, [33]в том не сумневаюсь!» Селуян, приехавши домой, так кучера напоил вином сыто, что он безо всякого чувства взвалился на полу и захрапел. Селуян, скинувши с него кафтан с камзолом, сказал: «Спи, моя надежа, высыпайся, а я поеду отправлять твою должность!» Надевши ливрею, поехал ко двору господина Кошкодавова; поставя карету у двора, сам вошел в переднюю, приказал доложить боярину, а когда его дома нет – боярышне, что прислала за ней тетушка, дабы она пожаловала к ней дней на десяток погостить, чему она очень будет рада давно невидалую гостью принять. Грунюшка, имевши от родителей своих приказание, выскоча, тотчас узнала тетушкина посланника, спрашивала: «В добром ли здоровье тетушка?» – «Слава Богу, сударыня, как я поехал, была здорова, не сделалось ли чего теперь; приказали, чтоб, не мешкавши, вы пожаловали». Грунюша не умела одеть платья похуже, а выбрала самое лучшее, также взяла и в запас парочки две-три, да из белья хорошую ношу. Давши Сальникову, сказала: «На! снеси, Игнат, положи в ящик, может быть, я у тетушки и долго прогощу, чтоб не ходить в замаранном». – «Да у нас, сударыня, есть в монастыре служанки, по приказу тетушки вымоют». – «Нет, лучше ехать с запасом, по пословице: поезжай на неделю, а хлеба бери на две. Так-то, Игнатушка». – «То дело другое, сударыня». Груняша так, как в дальную сбираючись дорогу, не позабыла взять и серебряной мелузги, набивши полны карманы сколько улеглось, хотя и тяжеленько. Что ж делать!