Владимир Чивилихин - Елки-моталки

- Прилетят еще.

- Да должны бы...

- Какой-то ты невеселый, Родион.

- А что тут веселого? Смотри, какая благодать горит. Это не лес, а золото! Гложет...

- А что поделаешь...

- Вот думаю - прошли эти десять лет. Люди хлеб убирали, сталь варили, в космос летали... Танцевали, песни пели, речи говорили. Я пожары тушил. А знаешь, сколько за эти десять лет сгорело лесов?

- Сколько?

- Сорок миллионов гектаров.

- Да неужто, Родион?

- Угу.

- Почему так, а?

- Сам думаю... Может, потому, что лесу нет оценки в рублях? Он числится вроде бы даровым. Сгорит - и мы будто ничего не потеряли. Гложет!.. Ну ты иди, иди, Пина...

- Посидим, может? - робко попросила она.

- Нет, надо нажимать.

- Вот тебе колбаса и хлеб.

- Давай! А Саньке?

- Тоже.

- У тебя, оказывается, голова работает!

- А ты думал? - засмеялась Пина.

- Ну ступай, ступай, а то глаза я тебе здесь засорю.

Она ушла. Обогнула лесом Бирюзова, чтобы не мешать ему, и, подходя к стану, услышала в небе далекий рокот. Эхо? Нет, вертолет. Должно быть, и Родион заприметил, ждет не дождется. И рабочие выползли из палатки. Неужели она час ходила? Да, не меньше, потому что солнце совсем опустилось в вершины, млело в желтом тумане. Иногда очищалось оно и обновленными своими лучами пробивалось меж крон, слоило и резало дымный воздух.

Вертолет неожиданно вынырнул из-за леса, оглушил треском. Низко пролетел над полосой, ушел за дымы. Вот он появился с другой стороны, завис над площадкой, сел. Гуцких вышел из вертолета, поздоровался с рабочими, за ним высыпала вся команда Родиона. Пина смутно помнила некоторых по прошлогоднему пожару. Веселые, в грязных и опаленных комбинезонах, парашютисты прошли сквозь толпу рабочих и к ней. Они разглядывали девушку во все глаза, обходили вокруг, перемигивались, цокали языками, пока Гуцких не прикрикнул на них. Тогда они подступили к Пине знакомиться. Руку жали крепко, не жалеючи.

- Сергей.

- Иван.

- Копытин.

- Иван.

У нее даже пальцы слиплись.

- Митька Зубат.

- Прутовых.

- Иван.

Пина запомнила только, что половина десантников Иваны, да на Копытина обратила внимание, потому что про него рассказывал Родион. Этот неулыбчивый, уже в годах парашютист один воспитывал сына, потому что жена у него оказалась плохой женщиной и Копытин дал зарок не связываться больше с бабами.

- Все благополучно? - спросил Гуцких у рабочих.

- Все.

- Начальник огня и дыма на полосе?

- Там. И Бирюзов тоже рвет. А мы, Платоныч, пообедали...

- И?

- Гуляев приказал.

- Молодец! - одобрил Руцких. - Поспали? Ночка предстоит, чуете?

- Да уж видно, что так.

- Заворачивает его сюда.

- Заметили... Платоныч, а что эти, прогнозеры-то, насчет дождичка?

- А их не поймешь! Я остаюсь на ночь, мужики. Давайте засветло полосу добьем.

Вертолет взревел, поднялся, и парашютисты двинулись в лес. Пина заметила, что шли они по-своему - след в след, и вышагивали широко, споро. Лопаты на плечах держали одинаково - так солдаты винтовки носят, а фляжки у них тоже были солдатские - плоские, белые.

Рабочие уже поразобрали топоры: Гуцких распорядился продлить полосу мимо стана метров на пятьсот. Решили не рвать тут, а перекопать землю, раскидать ее по просеке и стоять всем стеной, когда он подойдет.

Вдали, на главной заградительной полосе, началось. Должно быть, взялась вся команда. Вот это да! Прокатывалось мимо, и не успевал отзвук раствориться в лесных далях, чтоб возродиться там тихим рокотом, как опять рушилось на полосе, рождая новый отбой, что тут же гулко пророкатывал мимо. Однако скоро кончилось все, - наверно, перевели взрывчатку и теперь, орудуя лопатами, расширяли взрытую аммонитом просеку. А день этот, самый длинный день в жизни Пины, угасал совсем. Солнце кануло в густой дым и смешало, видно, свой свет с отблесками пожара - над гибнущим лесом тускло вспухали багровые, желтые и красные купола. Они подымались, размываясь, в вышине к ним с востока подливала темная краска - широко и властно надвигалась ночь.

Пина сготовила ужин. Котел им заняла и ведро. Сходила за водой к бочаге. Там было дымно, сумеречно, и холодом уже тянуло из живого леса. Пина обрадовалась - ночная влага, как говорил Родион, придавит огонь, и тушить будет не так жарко.

Стемнело, когда у костра появился Гуцких. Он обежал, видно, много, выглядел усталым. Собрал рабочих, поел с ними. Никто не шутил и не разговаривал за ужином. Когда закурили, Гуцких сказал:

- Гуляев с ребятами с тыла прошуровал. Сейчас он его с левой стороны осаживает. А мы правый фланг возьмем. Вода у нас есть?

- Целая баклага, - отозвалась Пина. - Еле дотащила.

- А кто ей разрешил такую тяжесть поднимать? - строго спросил Гуцких, обводя всех глазами.

- Нас не было, Платоныч...

- Глядеть надо!.. Воду берем с собой. А вы, Чередовая, не очень-то. Понятно?

- А я и так не очень. Может, парашютистам поесть отнести?

- Сейчас они сами придут. Останешься тут за костерного, ясно?

- Есть, - отозвалась она, сделав усилие, чтоб голос вышел покрепче.

- Платоныч, у нас тут один руки попортил, - сказал пожилой рабочий.

- Кто?

- Я. - Евксентьевский приподнялся.

- А, это вы... Покажите. Только-то? Я думал, что сжег или порубал. Ложку держать можете?

- Слушайте! - взвизгнул Евксентьевский. - Я не прошусь остаться! Я, может, еще... Какое вы имеете право так? Я...

- Ну вот и ладно, - обрубил разговор дядя Федя. - А то "я" да "я"! А что ты? Что?

Все ушли. Пина осталась одна у костра. Хотела еще затеять кулеша, но его старой варки еще было порядочно, хватит всем. Она забралась в шалаш, прилегла на спальный мешок, и тут же ее мягко, как вертолетом, подняло и понесло. Пина открыла глаза. Черная тихая ночь. Она была еще черней оттого, что в этом глубоком лесу стояло раскаленное озеро. Из-под земли там выливалась пылающая лава. Она кипела, пузырилась и дымила, выбрасывала пламя и озаряла небо розовым и красным. А на дальнем берегу этого озера Родион со своими. Парашютисты топчут огонь сапогами, не дают ему растекаться по тайге, и это сияющее бесшумное озеро освещает их. Вот Родион захотел пить, а воды уже нет ни у кого. Он шагнул широко и вдруг оказался на стане, рядом. Воды и тут не было ни в одной посудине, и Родион уже собрался уходить, но увидел Пину в глубине шалаша, меж корней, а она поманила его рукой, будто бы у нее тут вода стоит. Родион наклонился над ее лицом. От него пахнуло дымом, и красные отсветы на его комбинезоне еще горели, и весь он был горячий, большой и тяжелый. Она испугалась, охватила его шею руками, закричала смятенно, невпопад:

- Подожди, подожди!..

Что это такое? Голова раскалывается и гудит. Горит костер, вокруг сидят черные пожарники, и сквозь звон в ушах слышатся их негромкие голоса:

- Уходилась девчонка...