Владимир Чивилихин - Здравствуйте, мама !

Однажды Миля ехала в командировку через Москву и разыскала меня. Я тогда только что написал в газете о бахмачском "приюте обездоленных". Мы долго гуляли с Милей по городу, вспоминали войну, говорили о будущем. Девушка, испытавшая за свои двадцать лет столько трудностей, поразила меня своим ясным взглядом на жизнь, целеустремленностью и оптимизмом. Откуда это у нее?

- Вы ведь читали мои письма Анне Константиновне? - сказала Миля.

- Читал. Умница вы. Миля.

- Скажете тоже!.. Просто пережила многое. Сейчас моя родная мама пишет письма в Бахмач. Только редко. Ей трудно писать - у нее обе руки ранены...

Мы молча шли вдоль Ленинградского шоссе. Была ранняя весна. Дымился асфальт. Из сквера, где дотаивал последний снег, тянуло свежестью, будто там текла река. В такие дни воздух становится светлей и реже, и все сквозь него видится яснее. Хорошо!

- А вы знаете, - сказала вдруг Миля. - У меня четвертая мама нашлась.

Что такое? Будет конец этим непридуманным чудесам?

- Когда я попала к Анне Константиновне, то ничего не могла рассказать о своем прошлом. Путь от границы до Бахмача был словно каким-то смутным сном. Не знаю, болела я, что ли, тогда или слишком мала была. Думала, что этот туман в памяти не развеется до конца жизни. Но вот получаю письмо из Черкасской области от Анастасии Никитичны Сиваченко, и меня будто озарило - я все вспомнила. Это она вывезла меня из Перемышля вместе с тремя своими детьми. Подробно пишет, как спасала она нас от голода и бомбежек, как ее маленькие дочери заболели ветряной оспой и она, чтобы не рисковать мною, решила передать меня бахмачскому военному коменданту. Пишет, что кляла себя всю жизнь за это и война в ее душе закончилась, только когда она прочла обо мне в газете...

Я молчал, вновь переживая всю историю "приюта обездоленных", которая меня волновала столько времени.

- Понимаете, - доверительно сказала Миля. - Я счастлива счастьем, которому нет единиц измерения. Но это личное мое счастье. И мне необходимо сделать что-то большое, потому что у нас живут такие люди. Как это понятнее выразить?..

- Я понимаю. А вы уже сделали большое.

- Ничего я не сделала, - взволнованно возразила Миля. - Для других то есть...

- Сделали. Вы слышали историю Стася Григорцевича?

Миля, оказывается, ничего еще не знала! Наверно, Анна Константиновна давно не писала ей. А я только что получил письмо от Станислава Григорцевича.

...Анна Константиновна была в гостях у черниговских детей. На вокзале ее встречала большая группа пионеров, какая-то девушка и высокий, красивый парень. Она внимательно всмотрелась в их лица:

- Поля! Ты?

- Я, - сказала девушка.

- Стась!

- Я, мама.

Перед ней стояли Поля Иоффе и Станислав Григорцевич. Нахлынули воспоминания, она почти не слышала, что ей говорил Стасик.

- А у меня все в порядке, - Станислав с трудом сдерживал волнение. - Из детдома - в ремесленное. Потом армия. Демобилизовался, приехал в Чернигов, поступил на кожевенный завод. Женился. Сын родился недавно. Крепкий парень растет, все в порядке...

Когда закончились торжества, она побывала у Стасика дома. Долго вспоминали прошлое, перебрали всех воспитанников "приюта обездоленных". Анна Константиновна заметила, что Станислав вдруг погрустнел, задумался.

- Что с тобой, Стасик? Ведь это уже пережито. Сам говоришь - все в порядке.

- Да нет, не все. Понимаете, растревожила меня Миля Якубовская. Расскажите подробнее, как она искала родных...

Анна Константиновна припомнила страстные, взволнованные и грустные письма Мили, в которых та описывала поиски матери и братьев. Мать Мили жила в соседней области. Может быть, и родные Станислава где-то рядом? В одном Анна Константиновна была уверена - такая большая семья не может пропасть вся.

- Да искал я. Нет таких. - Он поднял голову, посмотрел ей в глаза. - А чудес на свете не бывает... Анна Константиновна! Скажите, как сыну, - у меня имя и фамилия правильные?

Она опять ушла в прошлое. Да, некоторым ребятишкам приходилось давать тогда условные имена и фамилии. Но Стасик был старше других детей, многое уже понимал и - это она точно помнит! - без запинки назвал себя, когда она нашла его в разбитом вагоне. Одет он был в коричневую вельветовую курточку, штанишки из "чертовой кожи", с лямками. У Стасика тогда ясно слышался белорусский выговор, и еще - дай бог памяти! - мальчик говорил, будто у него есть сестра Нина и другая сестра, имя которой забылось. Если Анна Константиновна вспомнит, сразу же сообщит...

Искать - и не сдаваться! И вот незабываемый день.

В тот день Станислав пришел на работу, как всегда, чуть пораньше, чтобы подготовить инструмент, получить наряд. Но это обычное утро стало для него самым счастливым в жизни. Вскоре после начала смены в цех прибежала секретарша директора завода.

- Григорцевича срочно к директору!

Улыбаясь, директор передал ему телефонную трубку:

- Из Минска звонят, Станислав. Говори, я выйду...

- Почему выйдете? - возразил недоумевающий Станислав. - Какие у меня секреты? Алло! Григорцевич слушает! Что? Сестра Галя? Постойте! Вы не ошиблись? У меня была сестра Нина... И Нина здесь? И мама! Мама...

Станислав не мог говорить. Из телефонной трубки слышался слабый, дрожащий голос:

- Стасик! Неужели это ты? Стась, почему ты молчишь?

Станислав пошел в цех, к товарищам. Кожевники - здоровый, крепкий народ, и они так обнимали Станислава, так хлопали по спине, что у парня заболели кости. Потом пришел в цех директор, также поздравил Станислава, решительно сказал:

- Давай-ка бросай работу. Собирайся к своим...

В письме ко мне Станислав Григорцевич писал, что он поехал, все еще не веря в счастье.

"На минском вокзале меня встречали мама, сестры, двоюродные братья, дяди и тети. Мама, конечно, была без сознания, за слезами ничего не видела, и ей без конца подносили капли от сердца. Дома я увидел фотографию, на которой снят я с отцом и сестрой Ниной. Окончательно я убедился, что это на самом деле мои родные - я очень похож на отца.

Как я потерялся?

Отец работал недалеко от границы заврайземотделом. В первый день войны он был очень занят, организовывал эвакуацию, а меня посадил на машину догонять подводу, на которой ехали мама и сестры. Как я уехал, так и ездил семнадцать лет. А отец потерял всех, и про него потом рассказывали знакомые, что он бегал по улице и рвал на себе волосы.

В войну отец работал на Урале начальником политотдела и ездил оттуда в Москву искать меня. От переживаний, что остался один, он ходил, как сумасшедший, по разным организациям, а люди его уговаривали. Он поехал в Среднюю Азию и там искал нас, но потом заболел, попал в больницу и умер.

После освобождения Белоруссии от фашистов мама с сестрами приехала в Минск и также везде искала меня. Она всюду писала, даже ходила пешком в Гомель, но все было напрасно. Поэтому никто не может представить, какая у меня была встреча с ними.