Анастасия Цветаева - Сказ о звонаре московском

Двоение строк бывает горизонтальное и вертикальное. При такой слабости немыслимо мне в гору идти, в консерваторию. Он предложил мне ходить ближе -к нему на дом.

На первом уроке я сказал ему, как создалась первая симфония: в 1918 г. ночью, 29 марта и 30пго, я впал в состояние композиции. Вокруг меня была тьма, впереди же -- свет, имеющий сильный блеск. Вдали был огромный квадрат красновато-оранжевого цвета, окружен был он двумя широкими лентами: первая -- красного, вторая -- черного цвета: эта была шире первой, между нею и тьмой оставалось светлое пространство -- такое, что трудно себе его представить. В нем видел я всю стоявшую передо мной симфонию. Вместе с тем я и слышал ее, и она сильно овладела мною.

Будто играл ее оркестр, но казалось, что он не такой, как обыкновенный, большой, но неизмеримо большего масштаба, и память мучает меня до сих пор в состоянии композиции, все больше из первой и второй части. Тогда я ночью не сплю, встаю очень рано. Но где же Таня, Ми-бемоль, где она? Признаться, мне живется все хуже, от слабости двоится в глазах и преследует меня головокружение, даже мутнеет в глазах. Если бы вы знали, с каким физическим трудом пишу я вам это письмо, сколько раз оставлял и отдыхал. Я так сильно устал, что..."

На этих словах письмо оборвано. А вот что писал Котик В. М. Дешевову: "...Помню, не беспокойся, твою ко мне просьбу написать тебе все остальные космические гармонизации. Я тебе их пришлю по почте. Очень просил бы прислать мне Гармонизацию До, списав ее; и нашу работу, это очень нужно мне для моей книги о Колоколе; для некоторые выводов, -- и я буду продолжать работу. Но, может быть, меня в Севастополе скоро не будет. Таня, моя бесценная Таня, моя Ми-Бемоль, -- как нужно мне ее теперь. Мне нужно еще одиночество. Я должен на время удалиться от общества -- для работы.

Ваш, преданный Вам Котик.

Я, конечно, вернусь".

Думаю, и настойчивость мысли этой убедительна, мы стоим перед странными фактами, но они сливаются воедино именно этой мыслью: проследив десятилетие молодых лет моего героя, мы находим у него в записях три женских имени: Лена -- Таня -- Марина (Гопявская, друг юности). Ни одного рассказа о них, ни одного описания их наружности или сравнения их, но у этих имен неизменно присутствует их музыкальное обозначение: все они Ми-Бемоль.

Автор думает: не являлась ли в душе этого своеобразного, одержимого страстью к колоколам музыканта тональность Ми-Бемоль воплощением женственности, женственности как гармоничности? По которой томилось его мужественное, живое сердце?

Любопытно, что Лена Ми-Бемоль, о которой мне говорила Юлечка (балерина Большого театра, упомянутая у него и до 1920 г., и в 1930), в сознании его затмила имена Тани и Марины...

Познакомилась я и с заявлением Сараджева в Антиквариат -- учреждение при Наркомпросе, в чьем ведоме находились уникальные, ценные предметы, в том числе и колокола, снятые с московских колоколен. Эти колокола, как уже известно читателю, заинтересовали Котика.

"Я, тов. Сараджев Конст. Конст., убедитепьнейше прошу обратить внимание на это мое показание:

Являясь работником по художественно-музыкально-научной части, притом композитором и специалистом по колокольно-музыкапьной отрасли, я, как знаток всех колоколов, колоколен г. Москвы и ее окрестностей (374 колокольни), считаю своим величайшим долгом обратиться со своей весьма крупной просьбой в области колоколов, имеющей колоссальнейшую художественно-музыкальную ценность и притом же и научную, а именно:

Прошу иметь в виду такие-то 98 колоколов, находящихся на таких то 20-ти колокольнях г. Москвы, перечисленных тут же; каждый из этих колоколов носит название номера, под каким находится он на данной колокольне. Здесь я указываю, на какой колокольне который именно колокол необходим мне. Примите тоже во внимание то, что сущность этих колоколов, в смысле их звучания, является крупнейшею, своеобразно оригинальнейшею в области музыки, и как в науке о таковой, и как в искусстве, представляя из себя величайшую художественно-музыкально-научную ценность, они никак, ни под каким видом не должны быть подвержены уничтожению!

К. К. Сараджев

(Следовало приложение: список 20-ти колоколен, каждая -- с числом ее колоколов, с их названиями, общим числом 78.) В это время Котик был занят вычерчиванием плана будущей звонницы. Над ним аккуратно, любовно, прилежным его полудетским почеркам значилось: "План Московской Художественно-музыкально-показательной концертной колокольни". Сбоку, в углу: "К. К. Сараджев". За планом следовала "Схема расположения 20пти колоколов полного музыкального подбора на Художественно-музыкальной концертной колокольне г. Москвы".

На схеме изображены мягкие связи межколокольных языков -- в противоположность прежним связям, жестко державшим в одной общей связи несколько колоколов, сразу дававших один и тот же механически вызываемый аккорд.

Новое устройство позволяет целым рядом изгибов вызвать удар отдельного, нужного колокола, создать необычный аккорд опытом игры и гибкостью пальцев. Аккорды, постоянно изменяемые свободой этого переустройства, дают неслыханное до того звучание, создавая новую гармонию. Тогда как обычно звонари просто собирали колокольные веревки в один узел, повторяя церковный стандарт звона.

Новизной технологии К. Сараджева частично объясняется несравнимость впечатления т его игры, ее отличие от игры других. Мало того, что природное мастерство отличало его от других звонарей, он сумел и саму технологию звона поставить на высшую ступень.

Узнаю; с симпатией к замыслу Котика отнеслись многие известные музыканты, написавшие письмо-ходатайство в Народный Комиссариат по просвещению о предоставлении ему необходимых колоколов;

"Государственный институт музыкальной науки, признавая художественную ценность концертного колокольного звона, воспроизводимого т. Сараджевым, единственным в СССР исполнителем и композитором в этой отрасли музыки, считает, что разрешение ему колокольного звона может быть дано лишь при условии устройства звонницы в одном из мест, не связанных с религиозным культом. Использование гармонии колоколов неоднократно имело место в истории развития музыкальной культуры. В Германии и Франции в 16 и 17 вв. мелодии колоколов сопровождали игру оркестров на широких народных городских празднествах -- отнюдь не религиозного, а напротив того, чисто светского характера.

Константин Константинович Сараджев отдал этой задаче многие годы. За последнее время ему удалось своими скудными средствами улучшить и организовать клавиатуру для колоколов на одной из московских колоколен, но работе его препятствует: во-первых, недостаток нескольких колоколов, а во-вторых, -- зависимость от религиозной общины, являющейся хозяином колокольни.