Александр Цыганов - Вологодский конвой

Александр Цыганов

Вологодский конвой

Александр Александрович Цыганов родился в 1955 году в деревне Блиново, недалеко от Ферапонтова. Окончил Вологодский педагогический институт по специальности учитель русского языка и литературы. Десять лет работал в колонии усиленного режима начальником отряда.

Член Союза писателей России. Автор нескольких книг прозы. Лауреат литературной премии МВД СССР.

Живет и работает в Вологде.

Дорогому сыну с надеждой

Я начальник отряда осужденных, или отрядник, как говорят все, кому не лень: и сотрудники зоны, и сами осужденные, и родственники, приезжающие на свидание... Конечно, порой не удержишься и поправишь, но проку в этом нет: люди проторили, люди и ходят.

А наш-то почет для них, выходит, совсем и не впрочет, потому как наша честь с утра и до позднего вечера - в зоне.

Воспитатель, советчик, начальник, отец, старший брат, вершитель судебвсе в одном лице. И здесь только сердце - вещун, а душа твоя мера...

Часть первая

Ясны очи

1

В этом небольшом лесном поселке, на дальнем северном бездорожье, забытом и богом, и людьми, я, казалось, считанные дни. Но после того что произошло сегодня, вдруг разом нахлынуло, вспомнилось...

В Людиново я добрался поздним мартовским вечером: было уже исчерна-темно и неуютно-настороженно вокруг, беспрестанный ветер нахлестывал с брызгами невидимого дождя...

Началось все с того, что после вынужденного недельного торчания в райцентре я наконец-то попал на борт самолета, который, сменив лыжи на колеса, через пару часов приземлился на поле с раскисшим снегом, подсиненным наступающим вечером.

Пилот передал подошедшему мужчине в шапке с кокардой два бумажных мешка с почтой, подмигнул нам и закрыл дверцу. Взяв поклажу, мы отошли к деревянному домику, над входной дверью которого висела потемневшая от времени доска с надписью: "Аэропорт "Северный"".

Самолет взревел и, разбрызгивая стеклянным веером лужицы, завис - и точно поплыл, скрылся за лесом, оставив за собой гул, - по небу широко, по земле далеко... Я остался один на один с неизвестностью, которая не то чтобы пугала, но, по крайней мере, напоминала о себе легендами и небылицами об этих жутких и непонятных местах... Не хочешь, да задумаешься.

"Меньше говорить, меньше говорить..." - непонятно почему твердил я себе, наивно полагая, что этим избавлюсь от случайных и необдуманных слов.

Мы вошли в домик, и хозяин открыл комнатку. На большом столе громоздилась всевозможная аппаратура, там что-то непрерывно попискивало и потрескивало, но после щелчка тумблера все стихло.

- Николай, - застенчиво протянул мне руку хозяин, - здешний начальник аэропорта и он же сторож - по совместительству.

Вскоре мы уже пили чай и, поглядывая на глубокие колеи разбитой дороги, мирно беседовали. Вернее, Николай рассказывал о Северном, где он родился и вырос.

Оказывается, от Северного до Людинова - всего-навсего тридцать верст, но даже трудно представить, как они даются! Добираются по шесть-восемь часов, если, конечно, все хорошо да ладно. А зимой, когда застывает, ее сначала "гэтээской" укатывают, потом еще "ураганом" пройдутся, а следом уж и автобус посылают. Так пока дорогу-то укатывают - тягач, случается, по самые уши проваливается, тогда трактор посылают на выручку - и "сотки" садятся. Вот всем миром кое-как и спасаются... Прямо беда. А ранней весной или поздней осенью - все объездом. Тело-то, может, и довезешь, а уж за душу не ручаешься. Все может быть. Ни конному, ни пешему ни проходу, ни проезду, по колени ноги оттопаешь. А случись что - ткнуться некуда: по пути три деревушки, почти пустые, в каких домах старики да старухи даже часов на новое время не переводят, - нам, мол, спешить некуда, мы свое отжили, а время везде одинаково.

Так и живут, маются. А от старости только могила лечит - это еще не при нас писано. Но в этом году дорога еще держится, так напрямую можно идти все скорее да надежнее.

Раньше-то Северный райцентром был. Военкомат и милиция на бугре, а на берегу - рядком да ладком - роно с райкомом, как положено. А потом известно что случилось. Так и стал Северный просто поселком. Конечно, не мудрено голову срубить, мудрено приставить. Но населения, правда, и сейчас тысячи три наберется, не меньше. Свой леспромхоз, сплав-участок, колхоз и сельпо имеются. Не без этого. Хотя, как и везде, все на ладан дышит. Даже два участковых приставлены. Только они что есть, что нет: то по своим делам разъезжают на казенном мотоцикле, а то, глядишь, лыка не вяжут. Как говорится, хоть и сам тут, да толк-то худ. Начальство, конечно, отругает хорошенько, когда надо, а выгнать не решится - никто в такую глухомань не полезет. Своя рубашка ближе к телу. Ну да здесь ко всему привыкли - вдосталь нагляделись да натерпелись. А вот как услышишь, что людиновские рассказывают, когда в аэропорт приезжают, так и подумаешь: "Здесь еще рай, живи да радуйся..."

Николай прислушался, затем кивнул уверенно:

- Машина из Людинова идет, больше неоткуда, ага, ага...

Прижавшись к оконному стеклу, я чувствовал, как сильнее и горестнее забилось сердце: из-за леса, воя, выползала машина. Громоздкая и темная, она упрямо двигалась к аэропорту, заваливаясь на каждом шагу в колеи и колдобины... Куда господь бог несет?..

Перед посадкой в самолет я, опустив монету, набрал номер телефона, по которому мне в свое время посоветовали звонить; не обмолвились, однако, ни словом о предстоящих трудностях. То ли забыли, то ли не нашли нужным. После шума и свиста послышались слабые гудки, следом далекий, пододеяльный голос ответил:

- Людиново слушает, говорите!

Назвавшись, я попросил сообщить дежурному, как меня учили, что скоро вылетаю, чтобы встретили.

- Сообщим! - коротко заверили из таинственного Людинова, и связь разом оборвалась, точно ее и не было.

"Доброе начало - полдела откачало, - обрадовался я. - Теперь держитесь, кончики, за середку!.."

И тотчас, подхватив сумку, - долог путь, да изъездлив! - я простился с Николаем, глядевшим на меня необычайно сострадательно, и шагнул на улицу к машине. Заляпанная грязью дверка задергалась, задребезжала, потом со скрежетом открылась, и оттуда вылез, согнувшись, мужик в годах, широкоплечий и кривоногий. В бушлате и кирзовых сапогах.

- Поедем, что ли, - обронил он глухо. - И так запозднились - в двух местах по самые мосты сели. Дорога, будь она неладна. - Сам мрачный, да и смотрит не россыпью, а комом, но - спокойный. Таким как-то сразу веришь.

Машина шла тяжело, ухая в выбоины, которых было такое множество, что даже сам сопровождающий, Владлен Григорьев, только морщился устало...

По обеим сторонам дороги бесконечно тянулся черный лес; проехали небольшое кладбище, и Владлен Григорьев вполголоса рассказал, кивнув на краснорукого водителя, не имевшего ни бороды, ни усов, ни на голове волосов: