Оскар Уайльд - Портрет Дориана Грея. Перевод Алексея Козлова

– Бэзил, ты сразил меня! Я обязан увидеть Дориана Грея!

Холлуорд вскочил и быстро заметался взад и вперед по саду. Спустя немного времени он вернулся и сел на скамью.

– Послушай, Гарри, – сказал он, – Дориан Грей для меня – усилитель, катализатор искусства. ты, может статься, не увидишь в нём ничего, что вижу я. Но для меня он – всё!. Нигде он не присутствует сильнее, чем там, где его изображение отсутствует! Я уже, кажется, говорил, что он гипнотически вселяет в мою работу новый революционный подход, новый стиль. Я вижу присутствие его влияний в трепете иных линий, в тонкости и свежести некоторых тонов. Вот и всё!

– И почему тогда ты отказываешься выставлять его портрет? – спросил лорд Генри.

– Потому что, бессознательно я внёс в портрет чрезмерное проявление влюблённости, нет, скорее, сверхсимпатии, о которой я, разумеется, даже словом не мог обмолвится с ним.. Он до сих пор остаётся в неведеньи, и я надеюсь, никогда ни о чём подобном не догадается! Это так сакрально! Но все остальные могут учуять истину, вопреки тому, что я меньше всего хочу обнажить свою душу перед их равнодушным и любопытствующим вниманием. Ужаснее всего – увидеть моё сердце на предметном столике их микроскопа. Там слишком много моей души, Гарри, слишком много моих самых сокровеннейших тайн..

– Поэты не столь чувствительны, как ты. Их изощрённость учитывает, как великие страсти умножают тиражи их книг. В такие времена одно лишь разбитое сердце способно выдержать массу изданий!

– Я презираю таких псевдо-поэтов! – воскликнул Холлуорд. – Художник обязан создавать прекрасные вещи, но упаси бог ему вкладывать в них хоть частицу своей частной жизни. В наш век люди смотрят на искусство, как на некую нудистскую автобиографию. Там обязательно должен присутствовать откровенный эксгибиционизм! Мы уже забыли, что красота может быть отвлечённой. Если мне будет дарованы годы жизни, я буду демонстрировать миру только абстрактную красоту, в силу чего мир никогда не должен увидеть мой портрет Дориана Грея.

– По моем умнению, ты абсолютно неправ, Бэзил, но спорить с тобой совершенно бесполезно. Спорят только внутренне ущербные люди! Скажи мне, Дориан Грей и в самом деле столь дорог тебе?

Несколько секунд художник обдумывал ответ..

– Его привязанность ко мне очень велика! – ответил он после недолгого молчания, – Осмелюсь предположить, что он любит меня. Я лью на него так много елея! Я нахожу извращённое удовольствие в том, чтобы говорить ему такие слова, о которых потом испытываю чувство стыда и сожаления. Он, в сущности, чрезвычайно добр ко мне, и мы часто проводим время у меня в мастерской, беседуя о разных разностях. Но порой он ведёт себя ужасно дерзко, и похоже, ему, доставляет наслаждение портить мне настроение. И в такие мгновения, Гарри, я ощущаю, что вверил всю свою душу существу, которое обращается с ней не лучше, чем с каким-нибудь растением или цветком, который можно засунуть в карман костюма, или со значком на груди, удостоверяющим его тщеславие, или наконец с игрой летнего дня.

– Летние дни почти бесконечны Бэзил, – проронил лорд Генри, понизив голос, – Держу пари, он тебе наскучит раньше, чем ты ему! Это, конечно, страшная история, но ведь гений – товар гораздо менее скоропортящийся, чем красота! Именно этим объясняется наше маниакальное устремление подниматься по ступеням образования. В отчаянной борьбе за существование мы мечтаем приобрести союзника в виде чего-нибудь сверхценного и непреходящего, захламив свой ум ради этой цели грудами всякого мусора, ненужными фактами и никчёмной информацией, думая, что таким образом нас не выкинут с занятых нами позиций подрастающие поколения. Человек эрудированный – вот идеал современного мира. А разум эрудита – на самом деле – какая жуткая штука! Издали он напоминает лавку старьевщика: всюду набитые ватой чучела, всякие сгнившие чудища и пыль кругом, а на ценниках фантастические цифры. Здесь всё переоценено во много раз! Это – мыльный пузырь, каждое мгновение готовый лопнуть! И все-таки я уверен, что ты устанешь от него первым. В одно чудное утро ты взглянешь на Дориана Грея, и он предстанет тебе вовсе не такой желанной моделью, как всегда, или голос его вдруг надоест и станет раздражать, может быть его тон вдруг покажется тебе дерзким, или какая-нибудь мелочь в его облике неожиданно станет тебе ненавистна, или всё вместе опостылеет и превратится в отвратительную серую докуку.. Так бывает! Тогда в глубине души ты начнёшь сетовать на его несовершенства, упрекать его в том, в чём он совершенно не виноват и наконец придёшь к совершенно естественной, очевидной мысли, что он тебя предал. Ты перестанешь трепетать, ожидая его, его приходы станут тяготить тебя и наконец в очередной визит ты будешь холодно и равнодушно молчать, избегая даже взглянуть на него. Смотреть будет страшно, как вы переменитесь и станете другими в одно мгновение. То, что ты поведал мне, это – настоящий роман, художественныое произведение, только так можно охарактеризовать его, но надо всегда помнить, что в любом романе самое скверное – это то, что делает роман абсолютно неромантичным!

– Гарри, что ты мелешь? Пока во мне теплится жизнь, образ Дориана Грея будет всегда пленять меня! Тебе не дано почувствовать то же, что дано ощущать мне! Ты и сам порой меняешься на глазах!

– Ах, дражайший Бэзил, вот именно по этой причине я и могу понять тебя. Неизменная верность познаёт лишь поверхностные стороны любви. Только измена позволяет почувствовать сладкий вкус ужасной трагедии!

Лорд Генри извлёк из изящной серебряной, коробочки спичку и с самодовольством, подводящим черту всей мудрости мироздания, закурил папиросу. В зеленой, лакированной листве плюща чирикали и возились счастливые воробьи, и синеющие тени облаков, словно стаи небесных ласточек, метались по траве, играя в догонялки и прятки. Как удивительно покойно было в саду! И как прекрасны по сути чувства людей, они гораздо возвышеннее их мыслей! – уверился Лорд Генри. Собственная душа и чувства друзей – вот самые потрясающие предметы во Вселенной.

Он не без тайного удовольствия вспомнил тот скучный приём, о котором совсем забыл, сидя у Бэзиля Холлуорда. Отправься он к своей тетке, он, наверняка, столкнулся бы там с каким-нибудь лордом Гудбоди, и поневоле должен был бы терпеть нудные речи о кормлении бедняков и устройстве богаделен для бездомных. Это было бы просто невыносимо! Каждый класс мусолит добродетели, в которых ему нет особой нужды особенно упражняться. Богатеи долдонили бы о ценности рачительности, а общественные трутни с пеной у рта доказывали бы благотворность ежедневного честного труда. Как приятно никогда не связываться ни с чем подобным!