Марина Хоббель - Лавровый лист

– Называйте меня Алекс, – улыбнулась она. – А как твое имя, деточка?

– Лиза, – хмыкнула я, понимая, что по местным меркам отвечаю не слишком вежливо.

– Откуда ты?

– Прилетела на день из Сиднея. А вообще – из России.

Дама всполохнулась и перешла на русский, четко выговаривая согласные:

– И я тоже из России, только уехала давно, очень и очень давно. В прошлой жизни, – приосанилась она. – Тогда еще – уехал. Видишь ли, дорогуша, чтобы обжиться на новом месте, совсем на другом месте, чем мы привыкли у себя на родине, мы сами должны измениться. Твоя беда, милочка, – дама взяла меня за подбородок и провела по лицу чистой салфеткой, – твоя беда в том, что ты держишься за прошлое. Поэтому ты рыдаешь тут в туалете так, что дети пугаются.

Я протестующе замычала, но она крепко держала мой подбородок, продолжая стирать расплывшуюся косметику.

– И не возражай, дорогуша, мы все прошли через это. Знаешь, как я изменилась? Я стала совсем другой, когда покинул страну.

Мы вышли из музея. Алекс держала меня под руку, как престарелая тетушка, опирающаяся на племянницу не из физической немощи, но из желания оберечь несмышленую родственницу от соблазнов этого мира.

На площади у входа в музей танцевали бурые, в гирляндах белых точек, аборигены. Кроме белых точек и линий на теле каждого из них были только похожие на полотенца повязки через грудь и вокруг чресл. Тетка с плоским носом и мясистыми губами дула в двухметровую деревянную трубу, а молодые соплеменники приседали, прыгали и стучали себе по груди в такт ее завываниям.

Алекс махнула тетке кружевным платком, и та радостно замахала в ответ, сломав ритм своего гудения, а потом передала трубу сородичу и, волнуясь телесами и сверкая сотней зубов, подплыла к нам.

– Познакомьтесь, девочки, – провозгласила Алекс. – Это Елизавета, она недавно из России и сегодня впервые в нашем городе. А это – миссис Фрезер.

Я протянула руку. Миссис Фрезер, похоже, ожидала другой реакции при произнесении ее имени. Она выглядела разочарованной.

– Я же тебе говорю, она только недавно тут и ничего про тебя не слышала, – хихикнула Алекс. – Зато теперь ты можешь рассказать ей свою историю!

Аборигенша снова расцвела и, схватив меня под другую руку, потащила в соседнее здание, тоже оказавшееся музеем, уже художественным. Его залы были увешаны множеством картин, написанных уверенной, хотя и своеобразной рукой. Большинство полотен изображало всадника в квадрате черной маски на месте головы. Из прорези в центре маски глядели крупными полумесяцами глаза. Картины производили впечатление грубости и невинности, это были скорее памфлеты, хотя смысл их оставался неясным и отчасти пугающим.

Миссис Фрезер проволокла нас мимо ряда полотен к картине, изображавшей ручей посреди джунглей. На дальнем берегу ручья белела обнаженная фигура неясного возраста и пола – очевидно, стыдливость не позволила художнику изобразить детали анатомии. Подпись под картиной гласила: «Миссис Фрезер». Моя новая знакомая довольно ухмыльнулась, глядя, как я недоуменно перевожу взгляд с полотна на нее и обратно.

– Пойдемте, любимые, – вывела меня из ступора Алекс, – выпьем по чашке кофе, и миссис Фрезер расскажет о себе.

Кофе мы нашли тут же на набережной, в открытом кафе под матерчатой крышей, пришедшейся очень кстати, когда небесное полотно, с утра густо-серое, прорвалось стылым мелким дождем. Алекс попросила официанта принести чашку чая, я – кофе, а миссис Фрезер – шоколадный коктейль и воздушное пирожное.

– А вы знаете, – светски заметила Алекс, когда смуглый молодой человек, счастливо улыбаясь, водрузил на стол белую горку безе, залитую густыми сливками и с ягодкой наверху, – вы знаете, что это пирожное названо в честь балерины русского императорского театра? Я видел ее выступления, не здесь, разумеется, а в Петербурге… – она мечтательно прикрыла глаза и причмокнула губами.

Я немного путалась. Алекс легко переходила с женского на мужской род, рассказывая о себе прошлой, а ее аристократическое изящество естественно сочеталось с почти военной осанкой, причем я не понимала, какая из черт относилась к женской, а какая – к мужской ипостаси. Но тут вступила в разговор ее подруга.

– Я приплыла к этим берегам на двухмачтовом корабле, капитаном которого был мой дорогой муж, – заученно начала миссис Фрезер. – Я оставила на родине троих детей и носила под сердцем еще одного, но долг супруги превыше долга матери, а поскольку нездоровье моего супруга требовало моего постоянного присутствия рядом с ним, я отправилась вместе с ним в дальнюю колонию, населенную дикарями.

Я и не подозревала, какие испытания нам были суждены и каким несчастьем обернется наше путешествие. Корабль моего супруга потерпел крушение у берегов колонии, неподалеку отсюда, – она взмахнула ложечкой, – и почти все члены экипажа погибли. Только мой супруг, один из его помощников и я выбрались на берег, – она зачерпнула полную ложку крема и с удовольствием отправила ее в рот. – Мы погибли бы в джунглях, без воды и еды, но тут из ниоткуда появились дикари. Они ходили совершенно голые, и мы, чтобы походить на них, также вынуждены были раздеться, – она стыдливо отвернулась, сплевывая вишневую косточку на блюдечко. – Но дикие люди бросили копье в спину моему беспомощному супругу и убили его. А потом схватили меня и заставили выполнять их необузданные желания вопреки моему положению замужней женщины. Они увели меня в лес, а когда у меня родился ребенок, бросили его в воду, а мне взамен выдали своего младенца – самое отвратительное существо, которое я только видела. – Она допила шоколад и расплылась в удовлетворенной улыбке. – С тех пор я живу с аборигенами как мать и сестра и по мере сил тружусь над развитием и пропагандой туземной культуры. Вот, праздники провожу, – она довольно огляделась.

– Простите, миссис Фрезер, – робко спросила я, – но вы говорите так, словно вы – белая. И что вы попали на континент, когда, двести лет назад? Это что – такая шутка? Или аборигенский миф, который передается от матери к дочери? Аборигены верят в переселение душ? – обернулась я к Алекс, под слоем пудры порозовевшей от сдерживаемого смеха.

– Твоя подруга – расистка, – возмущенно заявила миссис Фрезер, поднимаясь из-за стола. – Я с такими субъектами вообще не разговариваю.

Она встала и, гордо покачивая бедрами, отправилась обратно в круг танцующих аборигенов.

– Элиза, я зайду домой с девочкой, ты не против? – крикнула Алекс ей вслед, но миссис Фрезер даже не обернулась.

Алекс рассмеялась и погладила меня по руке.

– Нет-нет, это не переселение душ, это простое изменение личности. Она изменилась, значительно изменилась, в соответствии с миром, что я и тебе советую. Ты только посмотри, она ведь нашла себя. Насколько счастливее и осмысленнее ее существование в качестве старейшины аборигенского племени, и в том числе, – она подняла палец и со значением взглянула на меня, – в качестве посредницы при общении аборигенов с властями, чем в качестве стервы, изъедающей печенку несчастному ее мужу, чем она занималась в последние годы жизни в своем приличном обществе, или смакующей свои страдания среди аборигенов, что она попыталась, к счастью недолго, делать здесь. Насколько верное решение она приняла, полностью сменив личность, став одной из них, и неизбежно – став их вожатой, уважаемым и нужным членом племени аборигенов. В этом и только в этом, – провозгласила Алекс, поднимаясь из-за стола и отсчитывая монеты по счету, – ответ на вопрос, как нам существовать на чужбине.