Марина Хоббель - Лавровый лист

– Мы меняемся, дорогуша, – продолжала она, снова взяв меня под руку и уводя в город, под дождь, пропитывающий мою шелковую рубашку и тонкие кроссовки, которые я надела взамен чертовых туфель. Мы шли мимо стеклянных витрин, мимо одноэтажных домиков на сваях, и дождь поливал нас, – мы должны измениться, чтобы выжить. Изменения уже внутри нас. Ты, наверно, скажешь, что мою новую личность определило бегство из Зимнего, но это ложь! Очередная наглая большевистская ложь, должна я тебе сказать! – она больно сжала мою руку. – Ни в какое женское платье я не переодевался. В тот день еще с утра, ни от кого не скрываясь и ни в кого не переодеваясь, я уехал в ставку Северного фронта. Уехал на своем автомобиле, и многие меня видели. Солдаты видели и отдавали честь, когда я проезжал мимо них. Офицеры приветствовали, штатские, дамы… В тот же вечер я узнал о захвате Зимнего и отдал приказ о походе на Петербург, но… – она замолчала. – Это, как я тебе говорила, дорогуша, дело давнишнее. По многолетнему размышлению я полагаю, что эта легенда, которую я годами самонадеянно и безнадежно старалась опровергнуть, все же апостериори подтолкнула меня принять верное решение и реализовать свою подлинную женскую сущность. И я начала новую жизнь, – она подмигнула. – Не стоит опираться на старую, не стоит ждать признания своих прошлых заслуг, тут это никому не нужно. Вот ты, дорогуша, кем ты хотела устроиться?

– Дизайнером, – ответила я.

– Ты прежде работала дизайнером?

Я кивнула.

– Забудь! Твоя прошлая работа, твои дипломы тут никого не интересуют. Деточка, я пришла на кафедру славистики здешнего университета, когда они объявили о вакансии преподавателя русской истории. Я – глава русского масонства, депутат Государственной Думы, секретарь Верховного совета Великого Востока, председатель Временного правительства России! И что ты думаешь – меня не взяли! Мне отказали, даже на собеседование не позвали! А место получила какая-то двадцатилетняя пигалица, жена местного лейбориста. Вот тогда я понял, что надо меняться.

Я поежилась, промокшая насквозь, но Алекс уже сворачивала к домику с яркой надписью на балконе второго этажа: «Спи только с лучшим! Хостел Виктория». Моя спутница достала из сумочки пластиковую карточку, провела ею вдоль замка и толкнула дверь.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище!

Жилище в самом деле было скромным, я бы сказала – убогим, если бы не боялась обидеть мою благодетельницу и не была так вымотана утренним перелетом, неудавшимся интервью и прогулкой под стылым ливнем. В этом состоянии я была счастлива и в комнатке, пол которой был сплошь завален тряпками и пакетами, а половину пространства занимали две металлические двухъярусные кровати. С одной из нижних кроватей из-под покрывала свешивалась пара тонких рук и нога с татуировкой. Татуировка изображала китайского водяного дракона с длинными усами, а руки были женскими, и обе – правыми. Алекс подошла к столику, тоже заваленному – кружевным бельем, косметикой, вскрытыми пачками печенья, компьютерными дисками и прочим барахлом.

Глядя в зеркало на стене напротив, Алекс сняла тяжелые сережки и накладные ресницы.

– Ты знаешь, – сказала она, не оборачиваясь, – наш певчий Сирин к концу жизни мог позволить себе качественную гостиницу, моего же пособия хватает только на этот хостел. Но на год вперед я его оплатила и гостей могу принимать, каких хочу. Хоть ночевать оставайся, кровать свободна.

– Спасибо, Алекс, – в горле у меня першило, я, кажется, простудилась. – Ночевать не буду, у меня вечером самолет. Но можно я сейчас прилягу?

– Конечно, – взгляд Алекс через зеркало был настойчивым, мужским, но голос – мягким. – Раздевайся, ложись. Миссис Фрезер сегодня не придет, девочки спят после вчерашнего. Отдыхай.

Мне хотелось плакать.

– А можно я душ приму?

Она кивнула в сторону узкой двери:

– Мое полотенце – синее. Чистое, только утром повесила. Мыло, шампунь – на полке.

После душа я залезла наверх и завернулась в клетчатое покрывало. В комнате было холодно, и у меня зубы стучали о зубы. Я бы все равно, наверное, не заснула, но тут кровать заскрипела, и над лесенкой появилась голова Алекс. Она тяжело взобралась на второй этаж и опустилась на постель рядом со мной.

– Ты все дрожишь, девочка моя. Давай-ка я тебя согрею.

Она обняла меня. Ее рука была сухой и жесткой, от волос пахло сладкими духами. Меня передернуло.

– Ну, не дрожи так, сладкая, – крепко прижимаясь ко мне, она шарила у меня под майкой. – Ты что же, даже джинсы не сняла, ой как неудобно.

Она взяла мою руку и потащила ее к себе, вниз, в прорезь халата. Там ничего не было. Я не знаю, что ожидала встретить у нее на том месте, и что было дальше, в глубине ее тела, куда она продолжала меня тащить, но я сжала пальцы в кулак и села на кровати.

– Алекс, извини. Я не могу, я не знаю, что со мной, прости, пожалуйста. Я не знаю, кто ты, я совсем не понимаю – то ты мужчина, то – женщина, что мне делать, я…

Она покачала головой, снова утягивая мою руку себе на живот.

– Все в порядке, ты просто расслабься… Если я сменила пол, это не означает, что мне перестали нравиться женщины. И я знаю, что нравится женщинам, поверь мне, просто закрой глаза…

– Да нет, – подскочила я, едва не влетев головой в потолок. – Дело не в тебе, ты замечательная, правда. Дело во мне, я просто не понимаю…

– Да-да, – она отсела подальше и поднесла ладонь к губам. Движение было таким изящным, таким женственным, что меня снова передернуло. – Я понимаю. Я пойду, а ты отдыхай. Спи.

Алекс развернулась на кровати и поползла вниз.

– Помоги мне, пожалуйста, с моим диабетом трудно ступать на железные перекладины.

Я обхватила ее, снова ткнувшись в пушистую как одуванчик голову, и держала, пока она сползала по ступенькам вниз.

– Спасибо, – тихо сказала она. – Раз залезла, уже не вылезти: с кровати этой, из этих юбок, из этого города. Это круг, замкнутая кривая без начала и конца, как в нее попадаешь, выхода уже нет. Навсегда тут…

Она еще что-то говорила, по-старушечьи бормоча сама с собой, но я с головой закуталась в покрывало и не прислушивалась. Мне действительно удалось поспать часик до самолета.

Алекс разбудила меня за пару часов до вылета. Она вскипятила чайник и разгребла угол стола для двух чашек и вазочки с печеньем. Девочки все еще спали на соседней кровати, мы говорили шепотом, чтобы не разбудить их, и старались не глядеть на них, счастливо сопящих в плечо друг другу.

Алекс вызвалась проводить меня до самолета. Уже стемнело, и пока экспресс вез нас в аэропорт, я разглядывала в вагонном стекле ее точеный профиль. Отражение проглотило морщины, розовую пудру и пушистость белесых волос. Проглотило десятилетия приобретенной женственности, возвращая жесткий мужской профиль – нос с горбинкой, кадык, твердый подбородок.