Герман Мелвилл - Марди и путешествие туда

Хорошо бы сейчас было преследователям начать своё спасение, но несчастный случай этому воспрепятствовал. В тот момент, когда лодка накренилась и поражённый чолос упал за борт, два весла выскользнули в воду и уже не плавали на поверхности вместе со схваченным смертью метисом, пропав из виду, поскольку утонули в море. Двое из островитян поплыли, чтобы вернуть их, но, напуганные треском выстрела поверх их голов, сразу же повернули назад, спешно вернулись и едва успели увидеть, как один из их товарищей прижимает к своему телу руку, получив пулю от Самоа.

Этого было достаточно: пронесясь мимо злополучной лодки, они быстро добрались до берега, сопровождаемые остальными; кто-то прыгнул за борт, оставив в лодке тех, кто, как оказалось, уже не мог плавать, – раненого дикаря и мертвеца.

«Груз теперь далеко, и остаётся только мстить за моего славного товарища», – сказал Самоа самому себе. Но это было не всё. Увидев всю эту расплату и осознав своё одиночество, он быстро положил передний топсель к мачте, подняв повыше, и снова открыл огонь по лодке, каждой выпуклости моря, приходящейся всё ближе и ближе к ней. Тщетны оказались все усилия убежать. Раненый человек с мертвецом на руках кидался из стороны в сторону, а чолос, сжимавший весло, в безумии крутился в лодке, в то время как выстрел следовал за выстрелом. Самоа стрелял с такой скоростью, с какой Аннэту могла заряжать оружие. Поочерёдно и чолос, и дикарь упали мёртвыми на своих товарищей, наклонив лодку поперёк до почти полного затопления, в каковом виде она и уплыла прочь. 1 1 Непонятно, остались ли белые члены экипажа на бригантине или ушли с капитаном на китобойной шлюпке, где и были убиты. Видимо, автор перепутал их местонахождение. (Прим. пер.)

На баке находилась маленькая каронада, снятая с тележки и установленная на болтах на палубе. Самоа зарядил её, сбив топором круглую крышку, затыкавшую дуло. Когда-то, управляя этим орудием в одном из портов и хорошо прицелившись, он выстрелил и потопил какой-то бот вместе со всем его экипажем.

Это произошло в конце дня, когда, стремясь избежать встречи с землёй и получив безбрежное море, не думая о местонахождении, Самоа снова направил судно по ветру, оставляя остров за кормой. Палубы были всё ещё заполнены телами лахинов, лежащими крест-накрест, словно для регистрации, возле главного люка. Они, один за другим, были поглощены морем, после чего палубы были вымыты.

На восходе солнца следующим утром, совсем потеряв из виду землю, при слабом ветре, а после и при полном безветрии, они остановили своё движение и легли в дрейф, дабы позволить себе осмотреть бригантину, особенно помещения кают. Там они и обнаружили запасы товаров, предназначенных к обмену среди островитян, а также несколько сумок с долларами.

Замечено, что ничего не может превзойти алчность полинезийца, когда в момент торговли с белыми его глаза ощущают собственную наготу и он чувствует, что некоторыми вещами белые более богаты, чем он сам.

Сперва обследовался шкаф бедного шкипера; его ящики с вещами были опрокинуты, и их содержимое рассыпалось по полу каюты.

Затем имела место примерка. Самоа и Аннэту примеряли пальто и панталоны, рубашки и платья и восхищались своими отражениями в маленьком зеркале, устроенном в переборке. Далее были раскрыты коробки и товары; рулоны хлопковых тканей были осмотрены и вызвали большое восхищение настолько, что одежды, найденные в сундучке капитана, были с презрением сняты с их тел: они надели свободные одежды из набивного ситца, более подходящие их вкусам.

Результаты этих поисков были дополнены выскользнувшими на палубу нитками стекляруса, которые увесили шеи Самоа и Аннэту своими восхитительными связками.

Между прочим, обнаружились и медные драгоценности. Этих безделиц и безделушек было много, и они восхищали своих хозяев более, чем все остальные; Аннэту украсилась ими, как королева из трагедии: прямо-таки пламенея от меди. Эта замужняя дама очень горевала, что не было никого, кто бы мог ею восхититься, кроме её мужа Самоа; но он всё время восхищался собой, но не ею.

И здесь стоит сказать то, что до настоящего времени оставалось невысказанным. Очень часто эта пара не являлась примером старой любящей супружеской четы. Их супружеская жизнь была одной долгой кампанией, где перемирию отводилась только ночь. Они объявляли его, и они ворковали в своих объятиях, вставая новым утром ради нового раунда, и часто Самоа являл собой клушу, заклёванную курицей. Короче, Аннэту была татаркой, воинственной калмычкой, а Самоа – помоги ему Небеса – её мужем.

Всё же некоторое время, объединённая мыслью об общей опасности и надолго поглощённая переворачиванием приобретённой мишуры в отсутствие мыслей о праве собственности, пара воздерживалась от всех ссор. Но скоро разразился шторм. Перетряхивая каждый узел и каждую вещь, Аннэту, делая полную оценку, напрямую предложила отложить отдельно для себя те вещи, которые ей более всего понравились. На это Самоа возразил, на его возражение возразила Аннэту, и пошло-поехало.

Леди поклялась, что все вещи принадлежат Самоа не более, чем ей самой; более того: то, что она хочет, тем она и будет владеть. И, кроме того, в качестве дополнения она объявила, что не является чьей-либо рабыней.

В тот момент Самоа, с горечью замечу, пребывал в некотором страхе перед своей агрессивной супругой. И хотя он был героем в других отношениях, уничтожил дикарей и благородно спас корабль от их захвата, но, как отважные капитаны Мальборо и Белизэриус, он боялся своей жены. И Аннэту была не лучше, чем та же Сара или Антонина.

Однако, как и каждая вещь, напоминающая по своей природе царапину, более всего супружеские ссоры поддаются быстрому излечению; поскольку если бы они не заживали, то они снова никогда и не вспыхивали бы: в этом и состоит их красота. Поэтому перечень, который они составили, имел согласие только с условиями Аннэту в ущерб интересам Самоа. Якобы было согласовано, что они должны строго придерживаться середины; леди, однако, заявила особые претензии к определённым ценностям, о которых она имела более полное представление. Но в противовес этому она великодушно отказалась от всех требований на запасное оснащение, всех требований на фок-мачту и грот-мачту и всех требований на оружие капитана и боеприпасы. И последнее: дама Антонина не забыла ничего из своих потребностей. Её голос был артиллерийской батареей; её когти – остриями штыков.

К этому времени раненая рука Самоа уже оказалась в таком состоянии, что ей стала необходима ампутация. Среди дикарей серьёзные телесные повреждения по большей части считаются пустячными. Если бы врач-европеец уложил его на больничную кушетку, то отчаянный дикарь счёл бы ниже своего достоинства на ней лежать.