Герман Мелвилл - Марди и путешествие туда

Отойдя на подходящее расстояние, мы остановились, чтобы выбросить за борт тех, кого мы удерживали, и Ярл приступил к освобождению заложников.

Тем временем я вошёл в шатёр и разными способами попытался успокоить девушку. Занявшись этим, я услышал сильный всплеск: наши пленники уже плыли в морской воде, возвращаясь на своё каноэ. Мокрые от влаги, они затем были встречены своими братьями с дикарской нежностью.

От каких-то слов, сказанных бывшими пленниками, остальные дикари внезапно, казалось, вдохновились надеждой на месть; ещё перед тем, как поднять своих товарищей из моря, они снова бешено затрясли своими копьями. Скоро в большом шуме и беспорядке они установили свой матовый парус и вместо того, чтобы плыть на юг, в Тедаиди, или к северу, к своему дому в Амме, принялись идти прямо за нами, по нашему следу.

На носу каноэ устроились три воина с копьями, приготовленными для метания, время от времени поднимавшие вопли.

Они решили преследовать меня? Заполнив пространство за нашей кормой, они продвигались, лая, как собаки на охоте. Йилла дрожала от их криков. Моё собственное сердце тяжело билось от непреодолимого страха. Тело Алимы, казалось, плыло спереди; мстители бушевали позади.

Но скоро эти фантомы отстали. Стало ясно, что язычники тщетно преследовали нас. Наша быстроходная «Серна» оторвалась от их судна. Всё дальше и дальше от кормы отдалялось зловещее каноэ; в последний раз оно уже казалось пятнышком, а когда большая выпуклость моря выросла перед ним, оно больше не показывалось. Самоа поклялся, что оно, должно быть, затонуло и погрузилось на дно. Но, так или иначе, у меня на сердце посветлело. Я не видел в море никого, кроме нас, помня, что наш киль при плавании не оставлял за собой следа. Позвольте орегонскому индейцу, идущему по следу врага через чащобу, ежевику и шиповник высоко в горах и внизу в долинах, приблизиться к воде, как он сразу начинает без толку нюхать воздух.

В процессе вызволения нежной Йиллы из рук островитян сказался наш опыт. Но что делать теперь? Здесь, в нашей авантюрной «Серне», была девица, более прекрасная, чем утренний свет; так считал не только я, но и мои компаньоны. Кроме того, её грудь всё ещё тревожно трепетала, её мысли всё ещё путались.

Как подавить эти опасные грёзы? Как мягко рассеять их? Но был только один путь: увести её мысли ко мне, как к её другу и спасителю, который лучше и мудрее, чем жрец Алима. Это не могло произвести большого эффекта, но всё же поддержало бы легенду о моём божественном происхождении со счастливого острова Ороолиа и таким способом продолжало бы подпитывать в её сердце таинственный интерес, под воздействием которого она вначале воспринимала меня. Но если открытие истины со стороны освободителя привело бы её к осознанию его неким холодным незнакомцем из Арктической Зоны, то какую симпатию смог бы он вызвать? И, следовательно, можно ли ей было ради душевного спокойствия держаться только его одного?

Когда я повторно вошёл в шатёр, она снова спросила, где сейчас Алима.

– Думай не о нём, милая Йилла, – вскричал я. – Посмотри на меня. Разве я не так же бел, как ты? Ты заметила, что, начиная с ухода с Ороолиа, солнце хоть и окрасило мои щёки, но всё же не так, как твои? Разве я смугл, как темнокожий Алима? Они унесли тебя от твоего острова в море, когда ты была ещё ребёнком, а потому ты не запомнила меня там. Но я не забыл о тебе, милая Йилла. Ха! Ха! Разве не трясли мы вместе с тобой пальмы и не бегали за орехами, катящимися вниз по речной долине? Разве мы не ныряли в гроте на побережье и не подходили оба к прохладной пещере на холме? В моём доме в Ороолиа, дорогая Йилла, у меня есть локон из твоих волос, срезанный прежде, чем все они стали золотыми: маленький тёмный локон, свёрнутый кольцом. Как твои щёки тогда изменили цвет с оливкового на белый! И как забыть тот час, когда я натолкнулся на тебя, спящую среди цветов, с розами и лилиями на щеках. Всё ещё не помнишь? Не узнаёшь мой голос? Тот малыш в твоих глазах видел меня прежде. В них отражаюсь я теперь, словно в двух озёрах. Всё прошлое – тусклая пустота? Подумай о времени, когда мы бегали вверх и вниз по валу, где зелёные виноградные лозы обвивали большие рёбра выброшенного на берег кита. О, Йилла, маленькая Йилла, ведь так это всё и было? Я навсегда забыт? По всему широкому водному миру я искал тебя: от острова к острову, от моря к морю. И теперь мы неразделимы. Алима ушёл. Нос судна продолжит лобызать волны, пока не достигнет берега в Ороолиа. Йилла, подними глаза.

Призрак Алимы исчез: прекрасная Йилла была моей!

Благодаря усердию моего Викинга, к сумеркам наша «Серна» снова была приведена в нормальное состояние. И с множеством хитрых морских стыковок лёгкий шатёр был установлен на своём месте; паруса были зарифлены.

Затем мои товарищи расспросили меня относительно моих планов: изменились ли они после последних событий. Я ответил, что нашей целью всё ещё остаются острова в западном направлении.

Но от них мы долго и постоянно дрейфовали всё утро, так что теперь уже не было видно никаких их очертаний. Но нос «Серны» продолжал сохранять прежнее направление.

С наступлением темноты мои товарищи улеглись и крепко заснули, оставив меня у руля.

Как же мягок и как мечтателен бывает свет в особые часы! Лучи солнца, исходящие из-за золотых закрывающих облаков, приходят к вам подобно блеску света позади решётки. И лёгкий бриз, пропитанный специфическим бальзамом срединных земель Тихого океана, был ароматен, как дыхание невесты.

Таково же было и это зрелище, настолько зачаровывающее, что рука Йиллы в моей руке казалась вовсе не рукой, а касанием. Видения мелькали передо мной и во мне, что-то звенело в ушах, весь воздух дышал спокойствием.

И сейчас же новая мысль тронула моё сердце. Я размышлял о том, как безмятежно мы могли бы и дальше так же скользить вперёд, совсем отдалившись от всех забот и беспокойств. И о том, сколько всего разного могло бы ожидать нас на любом из берегов этого окольного пути. Нами не ощущалось никакой тревоги в ароматном море; уверенность в близости земли придавала чувство безопасности. Мы имели вполне достаточные запасы провизии на несколько дней вперёд, а благодаря языческому каноэ ещё и изобилие фруктов.

Кроме того, зачем было заботиться теперь о зелёных рощах и солнечном береге? Не стала ли Йилла моим берегом и моей рощей? И моим лугом, моим мёдом, моей мягкой тенистой виноградной лозой и моим песчаным валом? Из всех вещей, желанных и восхитительных, разве не все у меня в наличии? Вполне достаточно – и никакого берега не нужно. Один поворот руля – и наш лёгкий нос повернёт к мистической земле песен, солнца и виноградной лозы: к легендарному Югу.