Игнатий Потапенко - Повести и рассказы из духовного быта

– И то пустует! – с сожалением заметил отец Родион.

У самого входа с правой стороны на возвышенном месте перед стойкой стоял тытарь – приземистый, широкоплечий мужик с короткой седоватой бородой, с тщательно смазанными церковным маслом и прилизанными волосами. Он был в цветной узорчатой жилетке, в ситцевой рубашке, широких штанах, однако ж городского покроя, и без сюртука.

– Карпо Михайлович Кулик, наш церковный староста! – отрекомендовал его отец Родион. – Один из наиболее почтенных поселян. Имеет достаток. Три сотни овец и прочее.

Кулик наклонил голову и подставил ладони для получения благословения. Кирилл благословил его молча.

– Трр-етье трр… – начал было Кулик, но никак не мог выговорить всю фразу.

– То есть третье трехлетие он тытарем служит, – пояснил отец Родион. – Он заика! – прибавил он; а Кулик отдернул шелковый платок, покрывавший стойку, и глазам Кирилла представился целый ряд систематически разложенных кучек восковых свечей разного калибра, от самого тоненького, двухкопеечного, до полтинничных – свадебных. Было очевидно, что Кулик недаром прослужил три трехлетия в должности тытаря и, во всяком случае, научился в порядке содержать свечной стол.

Едва только Кирилл дошел до середины церкви, как с обоих клиросов ему навстречу пошли две фигуры, очень мало похожие одна на другую и в то же время заключавшие в себе общую черту, сближавшую их. Слева шла невысокая фигура в серой ряске, с массой кудрявых черных волос на голове. Ввалившиеся щеки, острый нос и желтый цвет лица, на котором даже растительность была невероятно скудна, как на неплодородной почве, говорили о снедающем этого человека недуге. Другая фигура, которая шла от правого клироса, была высокого роста и атлетического сложения. Узкий полукафтан плотно облегал ее полновесные, упругие члены. Фигура тяжело ступала, и утлый пол сгибался под нею. Сходство же между ними заключалось в том, что оба они шли, опустив руки по швам, и болезненное лицо первого выражало такое же смирение, как и красное, пышущее здоровьем волосастое лицо второго. С одинаковой покорностью наклонились перед настоятелем кудрявая голова худого человека и лысая, ярко блестящая голова атлета, и совершенно на один манер подставили они свои ладони для благословения.

– Диакон Симеон Стрючок! – болезненным альтиком проговорил невысокий человек в ряске.

– Дьячок Дементий Глущенко! – громовым басом отрекомендовался атлет.

И получив благословение, они стали в виде ворот, сквозь которые прошли Кирилл и отец Родион. Осмотрели алтарь. Кирилл нашел, что здание церкви находится в опасности, а утварь требует перемены.

– Средств не имеем… А то давно бы! – сказал отец Родион. Но в сущности ему до сих пор и в голову не приходили подобные мысли. Он исходил из той точки зрения, что для Бога все едино, где бы и на чем бы ни служить Ему.

Окончив осмотр, Кирилл попросил всех к себе. Фекла Чепуриха, несмотря на то что Мура еще спала, давно уже приготовила самовар. Кирилл угостил чаем весь причт луговской церкви.

К удивлению отца Родиона, в воскресенье церковь была наполнена чисто луговскими прихожанами. Были, конечно, и хуторяне, но главный контингент молящихся состоял из коренных жителей местечка. Но удивление отца Родиона достигло высшего предела, когда, во время чтения дьяконом Стрючком Евангелия, в церкви появилась и стала слева, позади клироса, сама помещица, Надежда Алексеевна Крупеева.

Собственно, в этом ничего не было удивительного, так как этому воскресенью предшествовала изрядная агитация со стороны причта, церковного старосты, сторожа и в особенности Феклы Чепурихи. Каждый вечер Фекла собирала где-нибудь на завалинке баб и описывала им нового священника, молодую матушку, и как они живут, и что они говорят. Про Кирилла она рассказывала, что он «добреющей души», а про Муру, что «ее трудно раскусить: дикая она какая-то; в хозяйстве ничего не смыслит». Из других источников было известно, что Кирилл невероятно ученый человек. Тытарь Кулик рассказал, что таких ученых на все государство только и есть двенадцать человек. Надо полагать, что ученость Кирилла возбудила любопытство и помещицы. Все ожидали, что новый настоятель скажет вступительную проповедь, в которой докажет перед луговскими прихожанами всю свою необычайную ученость. Ждали также, что ученый настоятель устроит и служение какое-нибудь особенное, торжественное. Но с первого же шага началось разочарование.

– Настоящая пигалица! Тонкий да безбородый! – говорили прихожане, по мнению которых священник должен быть плотного сложения, иметь окладистую бороду и громкий голос. Не нравилась и служба нового священника.

– Бормочет там что-то себе под нос, ничего и разобрать нельзя. Уж отец Родион, даром что мало ученый, а лучше служит. У него каждое слово слышишь. В чем же эта самая ученость? А бабы брехали… Ну народ!..

Когда же и обедня кончилась, а новый настоятель даже никакой проповеди не сказал, то разочарование было окончательное.

– Какой там ученый?! Видно, малоумный оказался, вот его и прислали к нам. Двенадцать, говорит, на всю Россию, ну, таких, я думаю, двенадцать тысяч найдется, даже девать их некуда!

Отец Родион стоял всю обедню в алтаре. Перед концом он подошел к Кириллу и тихонько сказал ему:

– Отец Кирилл, здесь в церкви помещица присутствует. Это – редкость. Надо бы ей просфору вынести!

Кириллу был хорошо известен обычай выносить помещикам просфору. Обычай этот не нравился ему еще в детстве.

– Нет, отец Родион, не надо! – сказал Кирилл. – Пока еще я не знаю никаких ее заслуг… А вы знаете, отец Родион?

– Положим, что ничего такого… Но все ж таки помещица… Я всегда выношу ей просфору.

– Простите меня, отец Родион, но я ей просфоры не вынесу! – мягко ответил Кирилл.

И более наблюдательные прихожане заметили, что новый священник не вынес просфоры помещице. Заметили еще и другое. Когда кончилась обедня, хуторяне запрягли коней в свои «дилижаны» 19 19 «Дилижан» ( искаж. дилижанс) – особого рода повозка, перенятая зажиточными поселянами у немцев-колонистов. и поехали домой. Точно так же разошлись по домам и местные богачи. Кирилл никого не пригласил к себе на чай или закуску. Все эти обстоятельства вызвали два толкования. Одни говорили, что Кирилл гордец, а другие – что он для всех хочет быть равен. Присматривались к выражению лица помещицы – не обижена ли она невниманием к ней нового священника? Но ничего такого не заметили. Она вышла из церкви, поговорила о чем-то с двумя бабами – после оказалось, что она спросила, как их зовут, села в экипаж и поехала домой.

Понятное дело, что в этот день деревенские разговоры вертелись главным образом на новом священнике. И надо сказать, что в общем преобладало неодобрение.