Валерий Денисов - В час по Гринвичу

- И что это нас потянуло в лес? - Илья даже сплюнул в сердцах. - Нашли тоже аллею в ботаническом саду!

- Нашли, не нашли - назад пути нет, - заметил Саша. - Кстати, у тебя во фляжке осталось что-нибудь?

Илья развел руками:

- Увы, мой друг...

- Тогда поторапливайся. Видишь, солнце как раскочегарилось! Нужно до настоящей жары добраться до селения...

Настоящая жара. А разве знали они, что это такое? Нет, даже не представляли. Но судьба уготовила им встречу с мексиканским солнцем, безжалостным, жестким. Оно шутя пробивало лучами чахлую лесную листву, прожигало насквозь рубашки. К спинам будто прикладывали раскаленные сковородки. До руля нельзя было дотронуться без того, чтобы не обжечь пальцы. Но все это чепуха по сравнению с нестерпимой жаждой. С каждым часом, с каждой минутой она все усиливалась. Александр захотел облизать пересохшие губы. Но не смог этого сделать: язык ему не повиновался, он распух, одеревенел.

Ко всему прочему, тяжело вздыхали шины, и за каждым вздохом следовала остановка, нудная клейка. Четыре прокола подряд, и ребята сдались...

Тяжело передвигая отекшие ноги, они потащились в тень, под защиту каких-то невиданных деревьев. Может быть, это пальмы? Может быть, гибкие, зеленые ленты, ниспадающие с них, - лианы? Может быть. Но, право же, сейчас думать ни о чем не хотелось. В висках тысячи маленьких кузнецов стучали железными молоточками. Их удары тупо отзывались в мозгу.

Вот лечь хотелось. И вдыхать влагу тропического леса здесь в тени хотелось. И просто блаженно растянуться на плащах хотелось... Что они и сделали. Но стоило на миг закрыть глаза, как тропики напомнили о себе каким-то Странным, пронзительным гудением. Как будто где-то над ухом тонко запела струна. Жалобно-жалобно. Саша приоткрыл веки и увидел над собой странное, неизвестно откуда взявшееся серое облачко. Оно плавно колыхалось, изменялось в размерах, перемещалось вверх и вниз. Звук, исходивший именно от него, то совсем стихал, то усиливался. Заинтересованный Королев теперь уже широко раскрыл глаза и все понял: над ними повисло облако маленьких; похожих на комаров, насекомых. Оно угрожающе опускалось все ниже и ниже. Командор почувствовал опасность.

- Илья! - истошно закричал он. - Москиты или как их там?!

Бромберг повторять не заставил, вскочил как ошалелый - откуда и сила взялась? - рванулся к ближайшему кустарнику. Сорвал ветку и ну хлестать по себе! Саша проделал то же самое. Но жалкими были их потуги. Москиты с быстротой истребителей пошли в атаку. С голодной яростью они впивались в тело и разрывали его на части. Только позорное бегство из блаженной тени в солнечное пекло спасло велосипедистов. Измученные битвой, они поспешили сесть на машины. Солнце покатилось к закату. И это вселяло надежды, что жара спадет. Однако жажда мучила все больше и больше.

В груди полыхал пожар: открой рот, и вырвется пламя. Дышать становилось все трудней. Ноги отказывались работать, руки повиноваться. И повсюду чудились звонкие, хрустальные звуки. Сколько уже раз то Илья, то Саша сползали с машин и ложились под кусты! Заглядывали под мощные корни деревьев: не здесь ли рождается звук бегущей воды, ручейка? Но все напрасно. Однажды другой, мощный, сильный, шум накатился откуда-то справа. Сердца путешественников учащенно забились. Его ни с чем не спутаешь, этот шум, этот зовущий гул моря. Значит, можно искупаться, освежиться! Бросив на трассе машины, путешественники кинулись в чащу. Но их схватили какие-то чудовищные крючья. Через минуту ноги, руки, лица стали кровоточить. Ребят словно протащили между плотными рядами колючей проволоки. Путь к океану оказался непроходимым. Истерзанные, Илья и Саша вернулись обратно на тропу. О дальнейшем пути и речи быть не могло. Молча набрали сухих листьев, веток, сучьев, сложили костер, надеясь под его защитой укрыться от насекомых. Сели вплотную к огню, почти прямо на него, но истязания не кончились: местная мошкара оказалась жаро- и дымостойкой.

Едва путешественники, уставшие до безумия, застыли в спокойной позе, как воздушная армада спикировала на них. Насекомые пронизывали насквозь плащи, будто это был не дерматин, а тончайший батист, забирались под кепи, в ботинки...

И жалили, кусали, рвали, каждое на свой лад, но с одинаковым остервенением. Если бы наших героев спросили в тот момент, что такое ад, они бы знали, что ответить. Ад был вокруг них, ад был внутри. Илья не выдержал. Илья вскочил и завопил:

- Изверги-и! Чтоб вам...

Он схватил еще охапку сучьев и поджег их. Зеленые листья, подброшенные в огонь Королевым, вызвали многометровые шлейфы дыма. Но и под черным пологом гудение крылатых бандитов все усиливалось, в нем слышался дикий хохот, безжалостный и издевательский. А к этому хохоту прибавились новые, неприятно режущие слух звуки. Они рождались тем быстрее, чем больше сгущались сумерки. Над самой головой велосипедистов пугающе ухали какие-то птицы, тоскливо выли в отдалении койоты. Резко пищали летучие мыши, сотнями слетавшиеся на огонь. Костер погас. Совсем обессиленные, друзья свалились на еще теплый пепел и замерли без движения. Их пустые, безжизненные взгляды уставились в небо. Уши не слышали больше криков, тело не ощущало боли. В таком страшном полузабытьи путешественники пролежали до рассвета.

Благословен первый луч солнца! Он рождает день! Он рождает жизнь! Лишь только краски рассвета заалели над джунглями, как исчезли серые тучи кровожадных насекомых. Утренняя свежесть бальзамом смазала раны. Путешественники зашевелились. Илья, превозмогая острую боль, перевернулся на бок и уткнулся лицом в мокрую траву. От первого соприкосновения с влагой мурашки пробежали по спине. А затем сверкнула мысль: "Роса!" Бромберг распухшим языком лизнул какую-то траву и почувствовал, как блаженство растеклось по телу. Илья, медленно перебирая израненными руками и ногами, пополз по мокрой траве. Он капля за каплей слизывал влагу с растений. Вскоре понял, что больше всего ее на листьях осоки, и теперь уже спешил туда, где торчали из земли прямые, как ножи, широкие стебли. Бромберг набрасывался на них исступленно, не ощущая боли, не обращая внимания на то, что острые листья режут губы. Вместе с росой он пил собственную кровь, глотал цветочные семена, давился обрывками травы, но все полз и полз вперед за живительной влагой. Полз до тех пор, пока не уткнулся носом во что-то мягкое, податливое. Может быть, впервые за последний час он оторвал глаза от земли и застыл пораженный. Перед ним маячила страшная маска. Нет, не маска, а распухшее лицо, напоминающее недозревшую тыкву. Кровавые подтеки, ссадины, расчесы делали его неузнаваемым. И лишь кепка, старая клетчатая кепка говорила о том, что перед Ильей - Саша. Внимательно вглядевшись в глаза друга и прочитав в них такое же удивление, какое испытал он сам, Бромберг понял, что выглядит не лучше... Илья опустил голову, провел лицом по холодной траве, как бы желая смыть с себя следы минувшей ночи, Но росы уже не было: высохла...