Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

Ничего этого нет в моей книге, потому что нечего мне написать на полях и не к чему мне долгие примечания! Скажу больше: не имею понятия, каких авторов я цитировал в своей книге, и посему я не могу представить в ней по заведённому образцу хотя бы список имён в алфавитном порядке – список, куда непременно попали бы и Аристотель, и Ксенофонт в придачу к Зоилу и Зевксиду, несмотря на то, что один из них был просто сквернослов, а другой – плохой художник.

Кроме того, в начале моей книги не должно быть сонетов, по крайней мере сонетов, авторами которых являются герцоги, маркизы, графы, епископы, дамы или поэты, хотя, если бы я попросил их у двух – трех сослуживцев и друзей, я знаю, что они тут же нанесли бы мне их целую кучу, и таких, какие не сравнятся с сочинениями знаменитых Испанских бездарей! В общем, сеньор и друг мой, – продолжил я, – я определил, что сеньор Дон Кихот будет похоронен в глубинах своего архива в Ла-Манче, пока небо не ниспошлёт на Землю того, кто не отешет его и не избавит от недостатков, наделив тем, чего ему не хватает, потому что я не в состоянии их исправить, из-за моей бездарности и недостатка имеющихся в алфавите букв, и потому, что я, само собой разумеется, разболтан и ленив, чтобы искать авторов, которые будут твердить то же самое, что я могу выговорить и без них. Отсюда рождается и моя слабость и растерянность, друг мой, и во всём том, что вы услышали от меня, содержится веское к тому основание.

Услышав сие, что мой друг хлопнул себя по лбу и громко расхохотавшись сказал мне:

– Ради Бога, брат мой, видит бог, я только что разочаровался в обмане, в котором пребывал всё время, что я знаю вас, ведь я всегда был уверен в выверенности и благоразумности всех ваших поступков. Но чёрт возьми, я вижу, что вы так же далеки от него, как небо от Земли. Как это было возможно, чтобы такие мелкие и легкоустранимые недостатки, которые так легко исправить, могли иметь такие катастрофические последствия, могли разрушить и поглотить столь зрелый здравый смысл, как ваш, который и большие трудности раньше не могли сломить? Уверен, что это рождается не из-за неумения, а из-за лени и вялости мысли. Хотите узнать, правда ли то, что я говорю? Итак, будьте внимательны, и вы увидите, как в мгновение ока я разрешу все ваши трудности и выправлю все недостатки, которые, как вы говорите, сковывают и сдерживают вас, и толкают на то, чтобы не выносить на свет историю вашего знаменитого Дон Кихота, светоча и зерцала всего бродячего рыцарства.

– Скажите, – возразил я его тезисам, – как вы собираетесь вытянуть меня из пучины ужаса и обуздать хаос моего смятения?

На что он сказал:

– Первое, что у вас нуждается в исправлении – скопище сонетов, эпиграмм и посвящений, которыми нужно заняться в первую очередь, и заняться этим нужно самым серьёзным образом, ибо их авторами должны быть знаменитые персоны, и это можно исправить тем, что вы сами их сочините, а затем можете приписать их кому Бог на душу положит, вы сами можете поставить имя, которое вы захотите, и если даже если их окрестить Иоанном Индийским или императором Трапезундским, о которых я знаю только то, что есть сведения, что они были знатными поэтами, разница небольшая, никто никогда ничего не заметит, никто никогда не поймёт, жили ли они вообще, и если жили, то когда, а если дело примет дурной оборот, и какой-нибудь педант из этих сумасшедших бакалавров докопается до истины и выяснит, что они никогда ничего подобного не писали, а возможно, никогда не существовали, и начнёт змеиным своим жалом исподтишка на вас шипеть, и даже уличит во лжи, то не следует такое шипение принимать близко к сердцу и всерьёз считаться с ним, потому что, поверьте мне, сейчас не те времена, чтобы руку, которая наврала, кто-то стал бы рубить топором!

Что же касается ссылок на полях книги – на неких авторов, цитаты и высказывания из сочинений которых вы приводите в своей книге, то цитируйте только те места, которые вы хорошенько помните, а древние латинские байки, сентенции или поговорки приводите только те, которые зазубрили наизусть, или, на худой конец, такие, какие вам не составит труда отыскать в книжной макулатуре, так, например, разглагольствуя о свободе и рабстве, следует блеснуть этаким мозгодробительным перлом:

«Non bene pro toto libertas venditur auro»,

что возможно значит

«Свобода дороже злата!»

И затем на полях можно указать, что автор Гораций, и добавить, где он это ляпнул. Мол, посмотрите, дуралеи, сколь много я знаю из того, что вообще не следует знать!

Если вы попытаетесь воспеть силу смерти, то прошу на выход с:

«Pallida Mors aquo pulsat pede pauperum tabernas, regumque turres».

Перевести это на человеческий язык почти невозможно, но попытка не возбраняется никому и никогда.

Если разговор зашёл о дружбе или любви, которую Бог, как вы знаете, не так давно заповедовал нам, повелевая иметь пристрастие даже к врагам своим, тогда шустро отправляйтесь в сарай за Святым Писанием, и там на всякий вкус сколько угодно рассуждений Бога по этому поводу, и такие, и сякие, и пятые, и десятые, по крайней мере вот такое есть точно:

«Ego autem dico vobis: diligite inimicos vestros!»

Мало найдётся тех, кого не потрясёт этот перл!

У читающего сие, особливо если он ни черта при этом не понимает, должна всё равно пробегать благостная искра по хребту!

Если вы попытаетесь избавиться от дурных мыслей, быстро хватайтесь за Евангелие, и никогда после не выпускайте эту книжицу из рук:

«De corde exeunt cogitationes malae».

На случай неверности друзей под рукой всегда должен быть Катон со своими стишками:

«Donee eris felix, multos numerabis amicos.

Tempora si fuerint nubila, solus eris».

Чуете, куда нас влачат поиски собственного «Я»?

С этими мерзкими латинянами и другими им подобными, вы приобретёте немалый авторитет, и как примерный горожанин и как грамматик, что наверняка доставит вам не только уважение, но и приличный доходец, от которого никогда и ни при каких обстоятельствах не следует отказываться.

Что касается примечаний, которые придадут вашей писанине вид серьёзных сочинений, то вы можете сделать это по такой схеме: если в вашей книге поселится какой-нибудь несусветный гигант, с места в карьер назовите гиганта Голиафом, и только так, это проще пареной репы, а пользы – воз и маленькая тележка, ведь у вас сразу появляется возможность для развёрнутого примечания, что де гигант этот тот самый Голиас, или Голиаф, как хотите, филистимлянин, коего пастушок Давид убил большим булыжником, выпущённым из пращи, в долине Требинто, как говорится в Книге Царей, в главе, которую вы найдете там, где ей надлежит быть. После этого, коль вам приспичит отличиться и в светских науках, а быть может и прослыть космографом, сделайте так, чтобы в вашей истории, как и во всех остальных невесть откуда выкатилась чудная река Тахо, а затем можете развернуться потрясной, цветистой картиной, типа: