Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

«Река Та-Хо была так сказать, названа в честь неизвестного испанского короля, своим истоком имеет такое-то дремучее местечко и умирает в Море-Окияне, целуя стены знаменитого города Лиссабона, и, по мнению некоторых знатоков, несёт в себе преобильные золотые пески, которые…» ну… и так далее и тому подобное.

Если речь зайдёт о разбойниках, а как уж тут без них, родимых, я подскажу вам вот что – вставьте в свой роман историю Злого Како, я знаю его, как облупленного; а ежели вам вынь да положь блудниц, пожалуйста, вот вам епископ Мондоньедо, который одолжит вам и Ламию, и Лайду и Флору, а ссылка на него сделает вас в глазах окружающих философом с большой буквы; если вам по вкусу всякое зверство и жестокость, тут Овидий мгновенно отдаст вас Медее; нужны чародеи колдуны, пожалуйста, их есть у нас, у Гомера – его Калипсо, а у Вергилия – Цирцея; если же вы записной храбрец, Юлий Цезарь весь от макушки до пят отдастся вам в своих комментариях, а Плутарх выплеснет на вас сразу тысячу Александров. Зайди речь о любви, и знай вы даже всего лишь пару Тосканских словечек, вы сразу столкнетесь с Иудеем-Львом, который в этой кухне толк знает, только держитесь от его придумок. Если вы домосед и вас не тянет скитаться по чужим странам с ломаным медяком в кармане, у вас в доме точно отыщется затёртый Фонсека, его «Любовь Божья», которая удовлетворит все потребности и более потрясающего знатока, чем вы. Итак, вам остаётся только побряцать в волю именами, которые я вам тут накидал, и через слово всё время кивать на их произведения; сноски же и примечания оставьте мне на закуску, и я вам головой ручаюсь, что поля вашей повести не будут иметь живого места от моих несносных сносок, а примечания займут множество страниц в конце текста!

Давайте теперь вернёмся к списку авторов, которые есть в других книгах, и которых в вашей не хватает. Средство, которое у вас есть, очень легкодоступное, потому что вам не нужно ничего делать, кроме как найти книгу, которая содержит их все, от А до Я, как вам и нужно. Ну, тот же список вставьте в свою книгу; и неважно, что всё это – обман, потому что из-за той малой необходимости, которую вы имели к использованию этих авторов, это небудет иметь никакого значения, и, возможно, найдётся простаки, которые поверят, что вы только и делали, что воспользовались в своей простой и бесхитростной книге чужой мудростью. И даже если это не послужит истине, по крайней мере, этот длинный список авторов придаст вашей книге невиданный авторитет. И более того, не будет никого, кто станет выяснять, следовали ли вы за этими авторами или не следовали за ними, разница не велика; тем более, что, хотя я обращаю ваше внимание, что эта книга не нуждается ни в ком из тех, о ком вы говорите, они ей совершенно не нужны, ибо в ней всё от первой до последней буквы направлено против рыцарских романов, о которых даже в самом страшном сне не вспоминал Аристотель, ничего не говорил святой Василий, и не думал Цицерон. Ни дотошность философии, ни ни тончайшие наблюдения астрологии не имеют значения, геометрические измерения здесь совершенно излишни, не важны ни путаные доводы риторики, здесь не найдётся места религиозной проповеди, мешающей человеческое с божественным, чего следует стыдится и избегать любому уважающему себя автору. Вам просто нужно позаботиться о подражании Природе в том, что вы пишете, и чем более совершенным зеркалом Природы вы будете, тем лучше будет то, что будет написано. И только потому, что это ваше Писание является ничем иным, как попыткой уничтожить власть рыцарских романов в обществе, а посмотрите сами, как они популярны и в высшем свете и у простолюдинов, то вовсе ей не пристало попрошайничать мнений философов, клянчить советы Божественного Писания, тащить в каморку басни поэтов, записывать молитвы риториков, подтверждать чудеса святых, но следует лишь стремиться к тому, чтобы всё написанное было понятно, фразы были честными и слова вывереннчми, а текст ваш был звучен и праздничен; Ваши намеренья – прозрачны, понятия не замутнены, и ни в чём не было нималейшей утайки или лжи. Побеспокойтесь также о том, чтобы читая вашу книгу, меланхолик захохотал, смешливый упал на пол от смеха, простолюдин не испытал злости, сдержанный пришёл в восторг от вашей изобретательности, серьёзный не впал в презрение и благоразумный не перестал хвалить прочитанное. Действительно, наведите свои прицелы, чтобы поразить шаткую конструкцию этих нелепых рыцарских книг, ненавидимых многими и хвалимыми несмотря на это толпами других, что, и знайте, что если вы хоть в малой степени достигли этого, вы свершили немало.

В глубоком молчании я выслушал то, что говорил мне мой друг, и так отпечатались в моём мозгу его божественные доводы, что я, не вступая в бессмысленный спор, одобрил их и почёл за благо вставить в своё предисловие. Итак, ты видишь, мой милый читатель, как благоразумие моего друга, а также милость Провидения и пособничество Фортуны, которые послали в нужный момент такого великолепного советчика, виновного в том, что история знаменитого Дон Кихота из Ла Манчи, о котором говорят все жители района Кампо-де-Монти, легко и ненавязчиво попадёт в твои руки, и ты узнаешь всё о человеке, который был самым целомудренным влюбленным из всех влюблённых и самым храбрым рыцарем из всех рыцарей, каких когда-либо видели в наших краях. Но я не буду преувеличивать своих заслуг, расхваливая себя за знакомство со столь благородным и столь почетным рыцарем, но я хочу, чтобы ты всё-таки возблагодарил меня за то, что получил в лучшие друзья и знаменитого Санчо Пансу, его оруженосца, в котором, по моему мнению, я показал самые лучшие качества всех верных оруженосцев мира, которые бездарно и широко разбросаны в бескрайних библиотеках на страницах пустых книжонок, посвящённых рыцарству. И с этим дай бог тебе всяческого здоровья, а меня не забывай!

В некоем богом забытом селеньи Ла-Манчи, которое мне противно даже припоминать, не так давно влачил свою долгую жизнь один довольно примечательный идальго по имени не то дон Кехана, не то – дон Кихудра, не то ещё как, обладатель древнего фамильного гнилого и довольно-таки тупого копья, потёртого деревянного щита с наполовину облезшей краскою, худющей кобылёнки с торчащими во все стороны как гвозди рёбрами и старой борзой собаки. Горшок с чем-то вроде овощей, чаще с вареной говядиной, реже – с бараниной, винегрет на ужин ближе к ночи, пост по пятницам, чреватый только миской вареной чечевицы, всегдашняя яичница с салом в субботу, жареный голубь в виде весомой добавки по воскресеньям – вот всё, на что уходило три четверти его скромного дохода.