Сергей Мельгунов - Мартовские дни 1917 года

В предварительных ночных переговорах представители думского комитета отвергли непредрешенческую формулу решения вопроса о государственной власти, предложенную делегатами Совета, – отвергли потому, что Врем. Ком., по словам Милюкова, уж предпринимал меры к замене Николая II Михаилом. К сожалению, Милюков сам не рассказал, какие были сделаны в этом отношении конкретные шаги, и потому остается неизвестным, что именно имел в виду здесь историк-мемуарист. Представители революционной демократии, как пытаются утверждать мемуаристы и историки левого сектора нашей общественности, вообще не интересовались в это время Царем и династией, «не придавая всей этой политической возне никакого значения» (Чернов). До такой степени все «само собой разумелось», вплоть до «низложения Николая II», что в «эти дни, – вспоминает Суханов, – никто из нас не заботился о практическом и формальном осуществлении этого “акта”: никакие усилия, никакая дипломатия, никакие козни “правого крыла” тут ничего не могли изменить ни на йоту».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Подробный очерк о жизни, творческой деятельности и трудах С.П. Мельгунова см. в предисловии к выпущенной издательством «Вече» в 2006 г. книге С.П. Мельгунова «Судьба императора Николая II после отречения»: Дмитриев С.Н. Крестный путь тринадцатого императора. Об историке С.П. Мельгунове и его книге (М., Вече, 2006).

Изложенные ниже факты с достаточной очевидностью свидетельствуют, что революции всегда происходят не так, как они представляются схоластическим умам. Поэтому и не жизненны современные измышления всякого рода «молекулярных теорий» революционных процессов.

Дополнением к ним может послужить очерк Шляпникова, посвященный «Революции 17 г.», и Генкиной в коллективной работе по «Истории октябрьской революции» (1927 г.).

Так выразился Милюков в своей истории революции. Между тем, поскольку самочинно возникший Временный Комитет выражал мнение «цензовой общественности», постольку и «самозваный» Совет мог считаться выразителем настроений демократии (социалистической и рабочей массы). Термин «цензовая общественность», конечно, далеко не покрывал собой те многочисленные элементы, демократические по своему составу, которые примыкали к «надклассовой» партии народной свободы.

Между тем сам Шульгин высокого мнения о своих заданиях – в книге «1920 г.» он, между прочим, пишет: о русской революции «будет написано столько же лжи, сколько о французской, и поэтому в высшей степени важно для нашего будущего правдиво изобразить то, что… происходило перед нашими глазами».

Надо иметь в виду, что Шляпников в эти дни работал в значительной степени на периферии и был поглощен текущей работой (непосредственным участием в «боевом» действии и мало интересовался вопросом, что из «этого выйдет»). Последовательный «революцюнизм» мешал ему, уже в качестве мемуариста, признать инициативу, исходившую от советских кругов.

Надо признать, что появление на исторической авансцене представителей политической эмиграции – «людей знания», которых на мартовском съезде к.-д. приветствовал фактический вождь тогдашней «цензовой общественности», – ничего положительного революции не дало: слишком оторвались они от реальной русской жизни.

Вопрос о техническом правительственном аппарате не так уже неразрешим на практике. В 18 г. немцы разрешили его просто, создав при социалистическом кабинете «управляющих делами» – Fachminister.

Таково же было ощущение и в Москве. Первый председатель Совета Хинчук в своих воспоминаниях попытку посеять панику приписывает «храбрым» интеллигентным «вождям» из Комитета общ. организаций и полученным сведениям о наступлении Эверта с Зап. фронта, и противопоставляет растерянность «общественников» уверенности рабочих, опиравшихся на то, что «воинские части группами, полным составом» отдавали себя в распоряжение Совета. Старый большевик, Смидович сделал по этому поводу примечание: «Ничего подобного не было. Еще около недели в нашем распоряжении были только тысячи полторы сброда (большинство без винтовок) да пара пушек без снарядов, кажется, без замков».

Легенду эту породило неверное сообщение, полученное председателем Думы Родзянко и сообщенное им ген. Рузскому на Северном фронте.

Для характеристики искренности мемуариста, которому 27-го «и пойти было некуда» (столь неожиданна для него была нарастающая февральская волна), можно привести такую выдержку из записи Гиппиус 1 марта: «По рассказам Бори (т.е. Андрея Белого), видевшего вчера и Масловского и Разумника, оба трезвы, пессимистичны, оба против Совета, против «коммуны» и боятся стихии и крайности».

Слова Ленина на апрельской конференции 17 г. У Ленина издалека составилось весьма своеобразное представление о ходе революции, оно совершенно не соответствовало истинному положению дел. Он писал в своих «Письмах издалека», напечатанных в «Правде»: «Эта восьмидневная революция была, если позволительно так метафорически выразиться, «разыграна» точно после десятка главных и второстепенных репетиций: «актеры» знали друг друга, свои роли, свои места, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь, до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических настроений и приемов действия».

См. мои книги «На путях к дворцовому перевороту» и «Золотой немецкий ключ к большевистской революции».

Солдаты запасных частей, взятые от сохи или станка, преимущественно ратники второго разряда, «запертые в казармах… плохо содержимые, скучающие и озлобленные», как характеризует их быт ген. Мартынов, представляли «чрезвычайно благоприятную почву для всякой антиправительственной пропаганды». Они должны были содействовать «успеху революции». Агент Охр. Отд. Крестьянинов доносит начальству о «контакте», существующем между рабочими и солдатами, у которых все «давно организовано» (правда, это были только случайно подслушанные трамвайные разговоры). Скопление в городах этих запасных было чрезвычайное – так, в Петербурге численность гарнизона доходила до 160 тыс. чел. (явление, обычное и для других городов, – напр., в Омске гарнизон состоял из 70 тыс. при 50 тыс. взрослого населения). «Непростительная ошибка», – скажет английский посол в своих воспоминаниях. Но, конечно, к числу легенд следует отнести утверждение, что это сознательно было проведено теми, кто готовил «дворцовый переворот» (больш. историк Покровский).