Михаил Арцыбашев - Куприян

Куприян невольно выпустил из рук вожжу, которую захватил было опять, без причины снял шапку, опять надел ее и пробормотал спавшим голосом:

— Вре…

— Правильно говорю, — с чувством возразил Мозявый. — Зачем врать? Я тебе, Куприян, бестолковый человек, правильно говорю: пришел седни и бабу бил… Матрену!

— Бил? — машинально переспросил Куприян.

— Смертным боем! — с форсом ответил Мозявый. Куприяна передернуло, точно ему сразу стало холодно.

Мозявый захлебнулся от возбуждения.

— Насмерть бил! «Чей парнишка?» — спрашивает… это Федька-то! «Какой, — говорит, — парнишка? Какая причина парнишке быть… — Федьке то есть… ежели твой законный муж то есть пять лет в отсутствии?» Бил бабу оченно.

Мозявый покачал головой.

— Ну? — хрипло протянул Куприян.

— Ну, Матрена и повинилась: так и так, мол… Потому то есть парнишка, а парнишке без причину никак быть невозможно. Ежели он точно пять лет…

Куприян сосредоточенно молчал, поводя плечами.

— Так ты бабу-то теперича брось. Плевое дело! Егор вчера под винной похвалялся: я его!.. Это тебя то есть. Да! Бутылку сам выпил… Питерский! «Я его!» — говорит… Говорю, брось бабу, и на село — ни боже мой! Ушибет Егор. Серьезный человек… Кулачищи — во!

Мозявый в темноте развел руками.

Куприян вдруг озлился.

— Ну, ну, проезжай! Чего стал?.. Кулачищи! Ты смотри у меня: живым манером лошаденку-то…

Мозявый испуганно взглянул на него и дернул лошадь. Колеса застучали по корням.

Куприян мгновенно успокоился.

— Эхма! — присвистнул он вслед Мозявому. — Фью! Тоже мужик называется! — презрительно сплюнув, добавил он, машинально прислушиваясь к слабому стуку колес, осторожно попрыгивающих по корням и кочкам в глубину леса.

Силуэт мужика, лошади и телеги постепенно стушевывался в темноте, стук становился слабей и слабей, смешался и исчез в шуме дождя. Куприян вздохнул, снял шапку, почесал затылок и задумался.

— Ишь, ты… вернулся, солдатский черт… не сдох, — пробормотал он. А баяли, дюже был болен… не то помер, не то помрет… Вернулся! Матрена-то теперь, чай…

Чувство ревности и мучительного недоумения охватило Куприяна. Он опять с трудом зашагал по дороге.

«Жаль бабу, — думал он, шлепая по лужам и путаясь в мокрой траве, забьет ее Егор… Зверь ведь, чистый зверь!.. Да и то, ежели по правде, ему тоже не очень-то… Другая, ежели бы на ее месте, отпор дала бы, а эта нет, не такая баба… смирная…»

Лес опять стал редеть.

Между деревьями замелькал свет, бледный и расплывчатый. Дорога выходила в поле.

Куприян постоял на опушке, глядя на село, лежавшее, как куча навозу, посреди голого черного поля, задернутого жидкой навесой обложного дождя.

«Идти, что ль? — подумал Куприян. — Васька, чай, если не утек с перепугу, так, наверное, у Федора в риге ночует».

Он стал медленно подниматься по размокшей черной дороге и уже не думал больше о том, где укрыться и что его могут схватить. Мысли его всецело перешли на приезд мужа его любовницы, солдата Егора Шибаева. Ему было очень тяжело от сознания неотвратимости беды, и это чувство усиливалось от усталости.

Он был весь мокрый от пота и дождя.

В лесу у него не было такого гнетущего чувства, как в поле. Посреди этого черною простора, над которым низко и тяжело стояло серое мутное небо, Куприян сам себе казался маленьким, беззащитным и одиноким. Его стала забирать тоска.

Мимо него потянулись низенькие полуразвалившиеся плетни, от которых местами торчали только мокрые колья.

Куприян перешагнул через плетень, прошел по мокрым, рыхлым и липким грядкам, спотыкаясь о сухие кочки прошлогодней капусты, не видные в темноте; потом перескочил канаву, чуть не упал и пошел огородом к одинокому, полуразвалившемуся сараю, который черным пятном вырисовывался на бледном фоне ночи. За сараем виднелись угрюмо шатающиеся метелки сухого камыша. Там начиналось болото, а за ним опять поле. Возле сарая торчала чахлая березка, лишенная листьев, плаксивая и жалкая.

Куприян подошел и прислушался. Внутри было тихо, но ему сейчас же показалось, что в этой тишине есть кто-то живой, пристально следящий за ним из темноты.

— Васька! — тихо позвал Куприян.

Никто не ответил, только березка скрипнула.

— Васька, я… Не признал? — повторил он.

— И то… Иди, — ответил сдавленный голос так близко от него, что Куприян вздрогнул.

— Ишь ты… притаился! — усмехнулся он и полез в сарай.

Здесь было совсем темно, пахло сухим сеном и лежалой пылью. Шум дождя, барабанившего по соломенной крыше, был сильнее и резче.

— Где ты там? — спросил Куприян. Кто-то зашевелился в глубине.

— Сюда… Да на оглоблю не напорись, — отозвался Васька.

Куприян полез на голос прямо по сену и наткнулся на человека.

— Тише ты, черт! — огрызнулся Васька и затем весело спросил: Откелсва? Дело сделал?

— Продал. Твоих шестнадцать…

— Ловко! — радостно прищелкнул пальцами Васька.

Куприян возился в сене, устраиваясь поудобнее.

— Не ворошись, — заметил Васька.

— Обмок.

— Дело привычное, — беззаботно отозвался Васька.

— Мокрень, — жаловался Куприян, начиная дрожать от мокрого армяка, казавшегося теперь, в тепле клуни, холоднее и противнее.

— Обсушимся… во!..

Васька с торжеством что-то показал в темноте.

— Что? — спросил Куприян, постукивая зубами.

— Водка, — коротко пояснил Васька, — она самая. Мы, брат, об этом положении отлично известны… Случалось… Хлебни, — глотку обожгешь и чудесно! Во!..

Послышалось бульканье. Куприян сплюнул.

— Ирод!

Васька засмеялся.

— Важно! Так по суставам и прошло. Друг сердечный, хлебни малость! Уважь! — лез он в темноте на Куприяна.

— Отчего не уважить! — усмехнулся Куприян. Он с жадностью пил водку, чувствуя, что дрожь утихает с каждым глотком.

— Важно, — приговаривал Васька, — добре… эх! Ты, брат, этак всю водку выхлещешь! Ну-у… что… Васька беспокойно зашевелился.

— На.

Васька ловко перехватил посудину и опять забулькал водкой.

Куприяну стало лучше; дрожь почти улеглась, и в груди точно поместилось что-то теплое. Куприян стал осматриваться; глаза его привыкли к темноте, и в клуне ему уже не казалось так темно. В широкие щели проходил бледный белесый свет и видны были очертания каких-то поломанных колес, бочек и жердей. Смутно обрисовывался силуэт Васьки, по горло зарывшегося в сено.

Дождь шумел все так же однообразно. По временам налетал ветер, и что-то, не то березка, не то стропило, жалобно скрипело.

Куприян опять вспомнил Матрену и вздохнул.

— Чего ты? — спросил Васька, которого разобрало от выпитой водки, и ему хотелось поговорить.

— Скверность, брат…

— Чего? — глупо переспросил Васька.