Николай Матвеев - Асфальт

Она была особенной. Она была другой. Конечно, в каком детективе без женщины, в какой такой жизни – без чувств? Быть может она могла поставить другую точку, не такую, которую поставила, возможно, она могла закончить всё, а так она поставила запятую, долгую и жирную. Мы познакомились на кладбище, не правда ли, удачное место для знакомства? Она как раз похоронила мужа, а я закопал какого-то бродягу. Я помог ей дойти до машины, все остальные, кто был с ней уехали уже больше часа назад, а она всё плакала у свеженькой могилы. Тогда она сказала, что потеряла самое бесценное, она потеряла любовь. Теперь, сказала она, у всего есть цена. Я ответил, что нет цены у знаний, а она улыбнулась и написала на моей ладони телефонный номер. Я позвонил ей через две недели, и она пришла ко мне. Тогда в моей квартире поселился тёмный свет. Я угостил её горячим чаем, она мне рассказала о себе. Мы были вместе где-то год, когда она уехала куда-то. Вот так, без слов, без маленькой записки, без ругани, без крика. Мне кажется, она уехала туда, куда дорога лишь в один конец. Тогда я потерял единственное бесценное в своей жизни и во мне проснулись старые инстинкты. Когда мне нужно было видеть кровь, она случайно резалась ножом, и я зализывал ей ранку, когда мне не давал заснуть фантомный хруст костей, она разделывала курицу ножом. Когда мне щекотало ноздри, она палила над огнём свиную шкуру.

Когда он пришёл в этот храм, я думал, что он очередной современный безбожник, изображающий покаяние, чтобы на самом деле попросить ещё финансов, чтобы серебряным крестом купить себе благополучия побольше. Мне показалось, что не за верой он пришёл, и не за искуплением. Но мы поговорили с ним, и мне увиделась бездонная чёрная пропасть, в которой было мытарство, в которой была пустота, которую могла заполнить только вера, края которой сшить могло лишь покаяние и скорбь. Он приходил сюда по средам, он неистово молился, всё время опускал монеты в ящик для пожертвований на постройку храма. Да, я видел в нём заблудшую душу, конечно, я не знал всего, что было скрыто, но вот в этом и была его ошибка, он всё держал в себе, Господь, конечно, видел все его грехи, но он готов простить, только тогда, когда ты облечёшь их в форму слов, когда откроешься ближним. Конечно, все его осудят, быть может, проклянут, быть может, вызовут людей в погонах, но это – первый шаг к очищению. Раскаяние начинается не ночью, в бессоннице, когда вокруг смеются демоны, раскаяние начинается тогда, когда ближние узнают от тебя же, грешника, о деяниях твоих, когда они тебя осудят и это есть первый этап наказания. А уже церковь даст тебе подсказку и защиту. Господь не свой у каждого, Господь – один у всех, и все мы должны любить друг друга так же, как Господь нас любит.

Я мечтал быть космонавтом, исследовать пустоту, открывать другие планеты, находить иные формы жизни. Я стал космонавтом, я исследовал пустоту, открывал другие планеты, находил иные формы смерти.

Я здесь не потому, что сумасшедшая, понимаете? Он сделал из меня посмешище, теперь меня лечат не пойми чем от душевного расстройства на почве ревности, понимаете? Я здесь уже два года, а ещё полтора были для меня кошмаром. Кошмаром, понимаете? Я не сумасшедшая. По крайней мере, была. По крайней мере, до того, как попала сюда, понимаете? Это всё он, и пусть он горит в чёртовом аду! Мы встречались с ним где-то месяц, мы познакомились в клубе, потом он проводил меня домой, всё так целомудренно, всё романтично, если бы не двадцать первый век, понимаете? Он закидывал меня смс-ками, я писала в ответ, сначала редко, а потом всё чаще. С течением времени наша переписка становилась всё более откровенной. Мы не так часто встречались, раз или два в неделю, так что мои подружки смеялись надо мной, считали, что я выдумываю парня, понимаете, выдумываю парня! А я им всё рассказывала про него, рассказывала.… Когда же он пригласил меня к нему домой, я прихорашивалась часа два, я полетела к нему на крыльях. Мы пили с ним вино, играла музыка, всё было словно в сказке, если бы не двадцать первый век, понимаете? Потом стемнело, он зажёг свечи и спросил, как настоящий джентльмен, останусь я или меня проводить домой. Кто после этого пойдёт домой? Понимаете? Сначала всё было хорошо, в маленькой спальне было прохладно, окно почему-то было закрыто, но был кондиционер. Потом он привязал меня лентами к спинке кровати, я просила этого не делать, но всё же.… Не могу. Короче, он стал прижигать мне пятки. Понимаете, то ли сигаретами, то ли просто спичками, я лягалась, я кричала, но никто ничего не слышал, понимаете, никто! Когда он зачем-то ушёл, мне удалось высвободиться, на левой руке лента порвалась, я левша, понимаете, так вот, я выскочила в коридор, открыла дверь и бросилась по лестнице, звоня во все квартиры, потом я побежала в общежитие, там вахтёрша вызвала милицию. Мне было больно, очень больно. Утром, когда мы вместе с милиционерами пришли к нему домой, он с наглою улыбкой сказал, что я сумасшедшая, что преследую его уже не первый день, что телефонный номер на самом деле не его, могут проверить, понимаете, могут проверить! Номер действительно был зарегистрирован на одного моего сокурсника, он объяснил, что просто забавлялся таким образом, это ведь не противозаконно. Короче, дело замяли. Когда я возвращалась с дискотек, он преследовал меня, всегда стараясь оставаться в тени или подходить ко мне, когда вокруг никого нет. Понимаете? Я ещё трижды обращалась в милицию, я говорила им, что он меня преследует, однажды он подошёл ко мне средь бела дня перед университетом и щёлкнул зажигалкой, он сказал, что может дать прикурить моим пяткам. Понимаете? Когда я закричала, он куда-то скрылся. В итоге они забрали меня сюда. Они пихают в меня таблетки. Они колют меня чем-то. Понимаете? Иногда я просыпаюсь с новыми ожогами на пятках или ладонях. Понимаете?

Я много работал, много работал, чтобы не было времени на всё остальное, но работа не спасает, она лишь порождает новые вопросы, работа убивает время, но не убивает стимул. Гораздо интереснее после эксперимента узнать о том, что чувствовал мой испытуемый, но нынче двадцать первый век, все срочно ломанутся в органы, мне вызовут врача. Родиться бы в четырнадцатом веке, или хотя бы в той Германии. А здесь и сейчас приходится зачищать следы.

Да мне он всегда казался странным, ни пива с нами не попьёт на скамеечке, перед парадной, ни на рыбалку. В гости редко заходил, хотя звали его все и часто, бабам нашим он нравился очень, я даже спрашивал, чего это вы так к нему все липните? А они в ответ, мол, мужчина, видно хороший и хозяйственный, то строит что-то, то мусор выносит всякий. А он вон что оказывается, выносил. Жуть берёт. А ведь и моя могла вот так же, в мусор попасть. Жаль, что я его порвать не могу. Если бы он был на нашем месте, придумал бы себе наказание пострашнее.