Алешковский Петр - Рыба. История одной миграции.

Я не удержалась и подглядела — она достала ключи, целую связку, открыла дверь и крикнула с порога: “Тошка”. Затем дверь закрылась. Девчонка явно тут жила.

В другой день я заметила ее на улице — она вылезала из маленького красного “Фольксвагена”, рядом с ней сидел парень, его можно было бы назвать симпатичным — худой, стройный, в грязной майке, грязных жеваных джинсах и странной, не по сезону, меховой шапке с козырьком, надвинутой на глаза и плотно закрывающей уши. Я еще подумала, что девочка ленится ему стирать и гладить. Парень был явно болен, то ли ребра сломаны, то ли живот не в порядке: он медленно вылез из машины, обхватил себя руками крест-накрест, поплелся за своей спортивной подругой. Шел он, скрючившись, поводя головой, словно кого-то опасался — из-под кепки меня обследовали два мутных глаза. Девушка подхватила спутника под локоть и, смеясь, принялась ему что-то рассказывать, но он не слушал — был сосредоточен на своей боли, явно мечтал поскорей добраться до кровати. Лет им обоим было по двадцать с небольшим. Девушка поздоровалась со мной, я ей улыбнулась.

В тот же день, вынося мусор на помойку, я обратила внимание на их окно — оно было расположено в метре над бетонным козырьком, защищающим черный вход в подъезд со двора. К козырьку примыкала водосточная труба. Из полуоткрытого окна свисала грязная простыня, на которой кто-то навязал узлов. Федя-дворник со своим молчаливым сыном подметал двор. Заметив, что я смотрю на странное окно, подошел ко мне.

— Там наркоманы живут, не знала?

— Откуда мне знать?

— У них вся жизнь — приключение, так, сынок?

Мальчишка молча кивнул головой и отвернулся.

Башкир покачал головой.

— Я своего вытащил, сюда привез, думал, столица, спрячемся, а каждый день шприцы подметаю. Гляди, мой дурак снова попадется. Как, сынок?

— Не попадусь, ты же знаешь, — выдавил сквозь зубы парень.

— Смотри, такой обезьяной станешь — никакой зоопарк не возьмет. — Федя горько хмыкнул. — Поняла, кто твои соседи?

— И девчонка тоже?

— Ой-ёй, ты бы видела какая она приехала, — помойка и та краше. Ни бельмеса не соображает: “Антон, где Антон?” — передразнил и добавил гордо: — Я ее за ручку к нему привел, а он ей с порога как вдарит в глаз, втянул внутрь и дверь захлопнул, спасибо не сказал. Потом его папаша ими занялся, более-менее в чувство привел, в больнице два месяца лежали, а тут, видишь — лестницу сплел и сбежал, опять под навязкой.

— Как?

— Колька, он опять под навязкой?

Но Колька яростно мел двор и сделал вид, что не расслышал.

— Тебе лучше не знать, а мы с женой через это прошли. Я своего в больницу не сдал, привез сюда, спрятал от армии, если упекут — там снова на иглу сядет, тогда каюк, папа-мама не помогут.

С того дня я стала по-другому смотреть на Федю и его сына. Да и он, выговорившись, стал ко мне относиться добрее, только мальчишка по-прежнему меня сторонился, как сторонился всего мира — угрюмый, неприветливый, исполнительный, как робот, для которого жизнь закончилась, так и не начавшись. Петровна, конечно, с удовольствием меня просветила: Антон Колчин жил на втором этаже года два — квартиру ему купил отец-фотограф.

— Ты его знаешь, строгий такой, как отставной военный, на девятом живет. Только Антон начинает бузить, папаша его быстро в укорот — и в больницу. Парень — конченый наркоман, а мать и носу не кажет, один раз ее видела: интеллигентная женщина, а прошла — не поздоровалась. Это когда Антона в последний раз увозили. Он ведь парень золотой, все рвался мне помогать, когда я этажи мыла, — ведро с водой поднесет, в квартиру пустит воды набрать, чтоб я в подвал не ходила, только губит себя, не знаю зачем.

— А девчонка?

— Юлька? Если б не она, Антошка давно б загнулся, она за ним ходит, как мама родная, потому что сперва он за ней ходил. У нее отец — большой генерал, только она с ним не живет. Они сейчас по очереди гудят.

Я рассказала ей о лестнице из простыни.

— Знаю, а что поделаешь — страхи мучат, хорошо, если ночью прокрадется, а то будет скрываться, пока милиция не отловит.

После такого рассказа выходить вечером на уборку мне как-то расхотелось. Я уложила бабушку спать и решила, что вымою все завтра. Села в кресло рядом с больной, пригрелась под теплой лампой. Накатила грусть — вспомнила Павлика, Валерку, наших в Харабали, последнее письмо пришло от них три месяца назад еще в Волочек, моего лесного адреса они не знали. Бабуля спала тихо, как-то незаметно заснула и я сама. Тут же начал сниться бесконечный кошмар — кто-то страшный и безликий домогался меня, рвался сквозь стену, кричал, бил в нее кулаками… Я очнулась в холодном поту, но кошмар продолжался — кто-то кричал за дверью и колотил в нее в полном исступлении. Я подбежала к двери. Кричала девушка, я узнала ее голос.

— Откройте, ради бога откройте, Вера, помогите, вы же медсестра, помогите скорее!

Я открыла дверь, она ввалилась в квартиру, вцепилась в мой ночной халат — глаза, расширенные от страха, ночная рубашка забрызгана кровью.

— Пожалуйста, помогите!

— Что случилось? — Я постаралась сказать это спокойно и холодно.

— Антоша вскрылся, бежим скорее, бинт, вата у тебя есть?

Тут же она перешла на “ты”, и вдруг я поняла, что она не просто возбуждена, она под кайфом, усилившим ее панический ужас.

— Хорошо, идем!

Взяла фельдшерский чемоданчик — я всегда возила его с собой, пошла в квартиру восемьдесят четыре нарочито спокойным шагом, Юлька тут же подчинилась, ей передалась моя уверенность, и она немного успокоилась.

6

Антона мы нашли в ванной. Он стоял совершенно голый, все вокруг было забрызгано кровью, в ванне лежал скальпель, которым он несколько раз порезал себе левое предплечье. Антон был в крайней степени психоза: пальцами правой руки методично выдавливал кровь из порезов, как юнец давит угри на носу. Он весь ушел в процесс, стонал скорее не от боли, а от удовольствия, следя, как течет по запястью и ладони кровь. Время от времени он смывал ее горячей струей из-под крана, и снова давил, и снова стонал. Антон услышал шаги за спиной, но даже не повернулся, думал, что это Юлька.

— Выходит, выходит, блин, сейчас бы лопнул, — бормотал он себе под нос.

— Тоша, я доктора привела.

Он резко обернулся — стрельнул по мне дикими глазами.

— Ты кто?

— Вера, соседка. Давай, покажи, что там у тебя. — Я старалась говорить властно, но спокойно, словно видела подобное тысячи раз.

— Ты в теме?

— В теме, в теме. В человеческом теле, между прочим, семь литров крови, сколько ты уже сдоил, донор? Голова кружится, сухость во рту, резь в желудке?

Я дарила ему первые попавшиеся симптомы, нужно было отвлечь его от истерзанной руки, напугать, переключить.