Николай Лейкин - Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии

– Вали! Где наша не пропадала! – махнул рукой Конурин.

Николай Иванович бросил гарсону на тарелку девяносто франков и сказал:

– А сдачу прене пур буар.

Из ресторана супруги Ивановы и Конурин поехали домой, в гостиницу, оставили там свои покупки, сделанные в магазинах перед обедом, снова вышли и отправились отыскивать концертный зал казино, на который им указывал утром Капитон Васильевич как на место, где можно нескучно провести время. Конурин было отказывался идти с Ивановыми в казино, говоря, что он лучше завалится спать, так как совсем почти не спал ночь, но Глафира Семеновна уговорила его идти.

– Помилуйте, кто же это спит за границей после обеда! Нужно идти и осматривать достопримечательности города, – сказала она ему.

– Знаю я эти достопримечательности-то! Земляк сказывал, что там опять игра в эти самые дурацкие карусели. Неужто опять по-утреннему карман на выгрузку предоставить?

– Странное дело… Можете и не играть.

– Не играть! Человек слаб. Запрятать разве куда- нибудь подальше кошелек?

– Да давайте мне ваш кошелек, – предложила Глафира Семеновна.

– И то возьмите, – согласился Конурин и, передав свой кошелек, отправился вместе с Ивановыми.

Царила тихая звездная ночь, когда они шли по плохо освещенным улицам. В Ницце рано заканчивают магазинную торговлю: магазины были уже заперты, и газ в окнах их, составляющий главное подспорье к городскому уличному освещению, был уже потушен. Прохожих встречалось очень мало. Публика была в это время сосредоточена в театрах и в концертно-игорных залах. На море с балконов здания Jetté Promenade пускали фейерверк. Трещали шлаги, и взвивались ракеты, рассыпаясь разноцветными огнями по темно-синему небу. Оттуда же доносились и звуки оркестра. Ивановы и Конурин остановились и стали любоваться фейерверком.

– Вишь, как дураков-то заманивают на игорную мельницу! Фейерверк пущают для приманки. «Комензи, господа, несите свои потроха, отберем в лучшем виде», – говорил Конурин. – Нет, мусьи, издали посмотрим, а уж к вам не пойдем.

– Надо опять к Гостиному двору направляться. Капитон Васильич говорил, что там этот самый казино помещается, – сказала Глафира Семеновна и повела за собой мужчин.

Вход в казино блистал газом, а потому, приблизясь к Гостиному двору, зал этот уже нетрудно было найти. Около входа толпились продавцы фруктов, тростей, альбомов с видами Ниццы, цветочных бутоньерок и уличные мальчишки. Мальчишки свистали и пели. Один даже довольно удачно выводил голосом арию тореадора из «Кармен». Некоторые, сидя на корточках, играли в камушки на медные деньги.

– Смотри, Иван Кондратьич. Даже маленькие паршивцы и те в деньги играют. Вот она Ницца-то! Совсем игорный дом, – указал Николай Иванович Конурину.

Заплатив за вход по два франка, Ивановы и Конурин вошли в зал казино, освещенный электричеством. Это был громадный зимний сад с роскошными пальмами, латаниями, лезущими к стеклянному потолку. По стенам плющ и другие вьющиеся растения; в газонах пестрели и распространяли благоухание цветы в корзинках. Сад был уставлен маленькими столиками, за которыми сидела публика, пила лимонад, содовую воду с коньяком, марсалу и слушала стройный мужской хор, певший на эстраде, украшенной тропическими растениями. Бросались в глаза разряженные кокотки в шляпках с невозможно выгнутыми и загнутыми широкими полями, с горой цветов и перьев, выделялись англичане во всем белом, начиная от ботинок до шляпы; тощие, длинные, как хлысты, с оскаленными зубами и с расчесанными бакенбардами в виде рыбьих плавательных перьев. В двух-трех местах, где пили коньяк за столиками, Ивановы и Конурин услыхали русскую речь.

– Русские… – улыбалась Глафира Семеновна. – Правду Капитон Васильич сказывал, что здесь в Ницце русских много. И замечательно… – прибавила она. – Как русские, так коньяк пьют, а не что-либо другое.

– Да что ж православному-то человеку на гулянье попусту лимонадиться! От лимонаду ни веселья, ничего… Так и будешь ходить мумией египетской, – отвечал Конурин. – Я думаю даже, уж и мне с вашим супругом садануть по паре коньяковых собачек.

– Ну вот… Дайте хоть сад-то путем обойти и настоящим манером публику осмотреть. Здесь на дамах наряды хорошие есть. Ах, вот где играют-то… – заглянула она в боковую комнату. – И сколько публики!

В залитых газом галереях, разделенных на отделения и прилегающих к саду, действительно шла жаркая игра. Около столов с вертящимися поездами железной дороги и лошадками толпилась масса публики и то и дело слышались возгласы крупье: «Faites votre jeu, messieurs» и «rien ne va plus».

– Николай Иваныч, ты уж там как хочешь, а я рискну на маленький золотой, – сказала Глафира Семеновна. – Надо пользоваться своим счастьем. Утром выиграла, так ведь можно и вечером выиграть.

– Да полно, брось…

– Нет, нет. И пожалуйста, не отговаривай. Ведь, в сущности, ежели я маленький золотой и проиграю, то это будет из утреннего выигрыша, стало быть, особенно жалеть нечего.

– Носится она с утренним выигрышем, как курица с яйцом! Ведь свой утренний выигрыш ты в магазинах на разные бирюльки потратила.

– Нет, нет, у меня еще остались выигрышные деньги. Батюшки! Да сколько здесь игорных столов-то! Здесь куда больше столов, чем там, на сваях, где мы утром играли. Вот уж я больше пяти столов видела. Раз, два, три… пять… шесть… Вы вот что… чтобы вам здесь не мотаться около меня, вы идите с Иваном Кондратьичем и выпейте коньяку. В самом деле, вам скучно, горло не промочивши. А я здесь останусь. Коньяку-то уж вы себе одни сумеете спросить.

– Еще бы… Хмельные слова я отлично знаю по-французски… – похвастался Николай Иванович. – Мне трудно насчет чего-нибудь другого спросить, а что насчет выпивки я в лучшем виде. Только ты, Глаша, смотри не зарвись… Не больше маленького золотого.

– Нет, нет. Как золотой проиграю – довольно.

– Ну, то-то. Пойдем, Иван Кондратьич, хватим по чапорушечке.

Супруги расстались. Глафира Семеновна осталась у игорного стола, а Николай Иванович и Конурин отправились спросить себе коньяку.

Спустя час Николай Иванович пришел к тому игорному столу, где оставил Глафиру Семеновну, и не нашел ее. Он стал ее искать у других столов и увидал бледную, с потным лицом. Она азартно делала ставки. Ее парижская причудливая шляпка сбилась на затылок, и из-под нее выбились на лоб пряди взмокших от пота волос. Завидя мужа, она вздрогнула, обернулась к нему и, кусая запекшиеся губы, слезливо заморгала глазами.

– Вообрази, я больше двухсот франков проиграла… – выговорила она наконец.

– Да что ты!

– Проиграла. Нет, здесь мошенничество, положительно мошенничество! Я два раза выиграла на Лиссабон, должна была получить деньги, а крупье заспорил и не отдал мне денег. Потом опять выиграла на Лондон, но подсунулся какой-то плюгавый старичишка с козлиной бородкой, стал уверять меня, что это он выиграл, а не я, загреб деньги и убежал. Ведь это же свинство, Николай Иваныч… Неужто на них, подлецов, некому пожаловаться? Отнять три выигранные кона! Будь эти выигранные деньги у меня, я никогда бы теперь не была в проигрыше двести франков, я была бы при своих.