Андрей Дрипе - Последний барьер

Раздираемый противоречиями, Валдис лежит и слушает, как барабанит по окнам дождь. Постепенно на него находят оцепенение и апатия. Он вышел из игры, что-либо предпринимать уже поздно. Теперь ход событий уже изменить нельзя; нить, вложенная в руку, выскользнула, ее подхватили минуты промедления и, выбежав в темноту, утащили с собой. И Валдис сам себе кажется опустошенным, никому не нужным, трусливым мозгляком, на которого люди возлагали надежды, да просчитались. Он одинок, бесконечно одинок, и ему вдруг делается стыдно перед письмами Расмы, что хранятся в тумбочке, перед матерью, перед Киршкалном, но больше всего - перед самим собой.

Они еще ничего не знают, но это и неважно. Зато знает он и все яснее осознает, что не простит себе ночи, когда мог сделать очень много и не пошевелил даже пальцем.

XVIII

После пересчета воспитанников дежурный воспитатель отправляется проверять посты. Охота спать, и моросящий дождик нагоняет тоску. Темень и пустота кругом. Свет прожекторов, утратив в тумане яркость, сияет словно сквозь вату. Монотонно журчат в водосточных трубах струйки воды. В такие ночи хочется думать о чем-то далеком и неопределенном, о случайно встреченной женщине, подарившей мимоходом улыбку, о звездах, которые мерцают за этой мглой в хороводе своих планет, и, быть может, на одной из них так же, как он, прохаживается под дождем одинокий человек в плащ-накидке и посылает в бесконечность свою мысль; хочется думать о пустыне, которую преодолевает караван, оставляя на песке недолговечные следы, тут же заметаемые ветром навсегда.

Дежурный воспитатель знает, как трудно в такую погоду бдительно нести караульную службу, хотя ненастные ночи лучше всего подходят для побега. Знают это и охранники, но тем не менее дремлют, успокаивая себя мыслью, что убегают очень редко, и навряд ли именно сейчас должна стрястись эта беда.

Первый пост еще издали бодро выкрикивает свое "Кто идет?" - и в голосе отчетливо слышно удовлетворение собой и радость, что можно доставить такое же удовольствие и поверяющему. Зато на втором посту спохватываются, лишь когда дежурный подходит к самой вышке.

- Спишь, да?

- Не, не!

Подозрение, что охранника разбудил звук приближающихся шагов, тем не менее остается. Это странное состояние. Самому кажется, что не спишь и все время пристально смотришь, но вдруг вздрагиваешь: глаза-то закрыты и ты видишь сон! Именно так засыпают ночью за рулем шофера в дальних рейсах на прямом и однообразном шоссе. На следующем посту благополучно, но четвертый тоже отзывается слишком поздно. "Смаривает сон старикашек. Мерзкая сегодня ночь", - думает дежурный.

- Ну, как там у тебя?

- Порядок. Только вот плохо видать, туман, товарищ лейтенант.

- Чем хуже видишь, тем внимательней гляди!

- А я и гляжу!

Дежурный воспитатель, идет дальше и привычным взглядом просматривает все вокруг. Асфальт дорожки, стена банного блока, мусорный ящик, а справа проволочное заграждение заггретной зоны и ленточка взрыхленной земли между рядами кольев.

Вдруг он останавливается как вкопанный. Дежурного бросает в жар, и на душе сразу делается погано; мысли о далеких планетах, караванах и дремлющих сторожах вмиг будто метлой вымело.

В проволочном ограждении проделана дырка, и от нее к ограде тянется колея, продавленная в мокрой земле человеческими телами.

"Что бы это означало? Пролезли сквозь забор, как привидения?" бормочет себе под нос дежурный воспитатель. Нет, вдоль забора можно различить следы. Он бросается бежать, и метрах в двадцати дальше, там, где были когда-то ворота в рабочую зону и нет бетонного фундамента под оградой, под досками вырыто углубление. Черное отверстие смотрит в упор, точно глаз, давая понять, что произошло именно то, чего всегда опасаются и с надеждой думают, что авось на этот раз обойдется. А ограду рабочей зоны по ночам не охраняют.

Сторожевая вышка в тумане едва заметна, и тусклый прожектор похож на желтую тыкву. Дежурный воспитатель бежит назад. В том месте, где беглецы ползли, лучи прожекторов скрещиваются, но от трубы бани падает тень, потому что центральный прожектор оказался сильней тех, что на сторожевых постах.

* * *

Зумент бредет первым, за ним Бамбан, Цукер а Струга. В ботинках вода, ноги временами поскальзываются на гладких камнях или спотыкаются о коряги на дне речки. Не видно ни зги, и только над самой головой между кронами деревьев заметна более светлая полоска неба. Бамбан хромает. Спрыгивая с забора рабочей зоны, он расшиб ногу. Пока ползли по земле и продирались сквозь кустарник, они как черти вывозились в грязи и насквозь промокли, но холода не чувствуют; греет неостывшее возбуждение.

- Держись за мной! - время от времени окликает товарищей Зумент, боясь, что, того и гляди, грохнут выстрелы тревоги. Однако пока все тихо, если не считать журчанья воды, обтекающей ноги, и порывистого, хриплого дыханья позади, говорящего о том, что остальные идут за ним.

- А может, по берегу можно? - неуверенно предлагает Цукер, после того как, споткнувшись обо что-то, падает на четвереньки в воду.

- Цыц! Скоро лес будет.

Они бредут и бредут по извилистой речке, а леса нет и в помине, хотя, когда они смотрели на него из зоны, расстояние казалось небольшим. Под конец не выдерживает и Зумент и, выбравшись на берег, лезет сквозь густой кустарник наверх. Первый взгляд брошен назад, где в опасной близости сверкают прожекторы колонии. Ушли они пока совсем недалеко.

- Бежим!

Теперь все бы ничего, но хнычет Бамбан: адски болит нога и бежать быстро он не может.

- Не пищи! Сейчас будем в машине у Епитиса.

Наконец впереди из темени выступает стена леса.

Спотыкаясь о корни, они пробираются опушкой к дороге. Вон забелела полоса щебеночного шоссе. Зумент подбегает к кювету, сует в рот пальцы и трижды свистит. Остальные трое оцепенело таращатся в темноту и затаив дыхание вслушиваются. Отзыва нет. Зумент свистит еще раз, теперь протяжней и громче, Сейчас, сейчас послышится ответный свист, заурчит неподалеку мотор "Победы", и беглецов пригреет уют кабины; Епитис вытащит бутылку водки, они тяпнут, и начнется бешеная гонка.

Раздается резкий хлопок выстрела. Над колонией, шипя, взвивается ракета, и в ее холодном трепетном свете лица ребят с разинутыми ртами и выпученными в испуге главами выглядят мертвенно-зелеными. Не успела догореть одна, как взлетают еще две ракеты.

Зумент выбегает на дорогу.

- Епит! Епит! Епит! - зовет он, потом свистит, но лес по-прежнему темен и безмолвен.

- Не приехал, гад! Ну, он у меня попомнит! - злобно хрипит Зумент, грозя темноте кулаком. Рядом дробно стучат зубы Бамбана. - Ничего. Обойдемся.

Аида в лес, ребята!

И беглецы, утратившие изрядную часть недавней отваги и самоуверенности, скрываются в непроглядной и мокрой чаще. Они спотыкаются о пни, уворачиваются от невидимых ветвей и сучьев и медленно продвигаются вперед. Им невдомек, что в эти минуты уже заработали милицейские радиостанции, по телефонным проводам полетели экстренные распоряжения, в мгновение ока опережая беглецов на сотни километров; в гаражах стартеры патрульных автомобилей уже раскручивают двигатели, захлопали двери многих квартир, и серьезные и опытные люди принимают необходимые меры, чтобы перечеркнуть далеко идущие планы "короля бандитов" Жука.