Андрей Дрипе - Последний барьер

Зумент молчит.

- И когда узнали о твоих замыслах стать международным бандитом, знаешь, о чем я подумал? Будь это в моих силах, дал бы тебе возможность побыть там - за рубежом. Это была бы для тебя самая лучшая наука. Без знания языка, без профессии ты был бы последним среди последних и счастлив был бы ползти на брюхе на родину. А после знакомства с методами американской полиции тебе наша колония показалась бы раем.

- Чего же в газетах пишут, будто там полиция с гангстерами заодно? Там никто с бандитами не борется!

Таким аргументом Киршкалн несколько ошарашен.

Неужели этому человеку восемнадцать лет от роду?

Неужели он так упрощенно и наивно представляет себе истинное положение вещей? С чего же начинать, с какого конца к нему подступиться? Часом-двумя тут не обойтись, нужны месяцы, а то и годы.

- Это совсем другой мир, со своими законами и традициями. Это капитализм, о котором ты не имеешь даже отдаленного представления.

Зумент, наморщив лоб, глядит в пол.

- А если бы я стал атаманом? - несмело предполагает он и краснеет до ушей, потому что кое-что, очевидно, начинает до него доходить.

- Эх, Зумент, Зумент! - вздыхает Киршкалн. - Неужели ты не понимаешь, что любой советский человек, который честно делает свое дело, неизмеримо выше любого бандитского атамана в Америке?

- А деньги? - осторожно возражает Зумент еще раз.

- Деньги, отнятые у другого, никогда не приносят счастья. Вот отсидишь свое, овладеешь как еледует профессией и ступай работай - будут и у тебя деньги. У заработанных денег совсем иная цена.

- Сколько же можно у нас заработать?

- А сколько тебе надо? Ты у нас видел голых и голодных? Два магнитофона или мотоцикла тебе все равно девать будет некуда. И если будет у тебя одна квартира, то вторая ведь не нужна.

- А выпить на что?

- Хватит и на выпивку. Или ты мечтаешь о том, чтобы пить ежедневно, стать алкоголиком, валяться под заборами и закончить свою жизнь в сумасшедшем доме?

- Все не так страшно. Это только так говорят.

- Если хочешь знать, на деле оно куда страшней, - Все это очень трудно,

- Но разве легче сидеть в колонии? Надо суметь взять себя в руки. И если другие могут с собой справиться, то неужели ты такой хлюпик, что тебе не под силу? У тебя достаточно развита способность идти к намеченной цели. Только направление до сих пор было неправильным. Не порхай по жизни с идеями Фантомаса в голове. Фантомас - всего-навсего шутка, но когда на таких шутках начинают строить жизнь, то результат бывает весьма печальным.

Зумент молчит. С его красивого, но пустого лица сошла бравада. Теперь оно даже привлекательно. Парень начал думать. Киршкалн знает, что процесс этот едва начался, но в том, что перелом произошел, сомнения нет.

Киршкалн уходит.

В коридоре общежития воспитатель видит Трудыня.

- Трудынь, почему ты от меня отворачиваешься?

Мы же до сих пор так хорошо ладили.

- Эх! - машет рукой Хенрик, поворачивается и нехотя подходит. - Все равно податься некуда. Значит, теперь я должен всегда думать по-вашему?

- А наше джентльменское соглашение?!

- Но откуда вы все знали? Почему вы всегда бываете правы? Это же просто невозможно выдержать, - Трудынь не кривляется. Он в самом деле расстроен, - Потому что я правильно думаю. Теперь ты тоже будешь думать правильно, и все твои заботы и сомнения отпадут сами собой. Ты тоже всегда будешь прав"

Ну, не красота ли?

- Шутки шутками, но вы мне объясните по правде! Это же выходит, что дураки - мы, а вы - умники - Видишь, вот и первый правильный вывод. Эдак, Трудыыь, ты и меня скоро обгонишь. Компас будет в руке, и цель жизни зрима.

- Ладно, я все это понимаю, но ведь нет же правды на земле! Взять, скажем, Жука или меня. Чего мы хотим? Хорошо пожить. А как пожить хорошо, если нет денег? Воровать нельзя, спекулировать не дают.

Правильно, чего нельзя, того нельзя. Человек человеку брат, так ведь? Но вы мне скажите - каким другим путем можно в молодости заиметь красивую жизнь? Старики всякие, которые одной ногой в могиле, раскатывают на машинах, могут шляться по кабакам, а мы? У нас лучшие годы проходят серо, без радости.

А должно бы наоборот. По справедливости, всего этого у них должно быть меньше, а у нас больше. Кое-кому, конечно, везет, если старик у него академик или какой-нибудь знаменитый писатель. Им нет-нет да перепадет пачка. А остальным как?

- Трудынь, ты забыл о том, что проиграл пари, и опять начинаешь думать на свой старый манер. Ты теперь подумай-ка по-моему и постарайся дать ответ.

Трудынь морщится, строит гримасы, но воспитатель стоит и ждет.

- По-вашему? - Трудынь не тараторит, как обычно, а говорит медленно, с расстановкой: - По-вашему, что-нибудь вроде этого: старики свои блага заслужили долгим трудом. То, что легко достается, не ценится, а то, что заработал сам, имеет совсем другую ценность. - Хенрик вздыхает. - Трудно! - И он вопросительно смотрит на Киршкална.

- Примерно в таком духе, - соглашается воспитатель. - Но одно очень важное обстоятельство ты упустил из виду.

- Какое? Хотите сказать, что они тоже кое-что смыслят в этих благах?

- Дальше.

- Дальше я не знаю.

Киршкалн смотрит на статного паренька и грустно улыбается.

- Ты упускаешь то, что вам принадлежит богатство, за которое любой, как ты называешь, старик отдал бы все, что у него есть, и согласился бы остаться голым и босым. Богатство, по сравнению с которым любая машина и даже целые горы денег - ничто!

- Ну, это вы уж слишком! - Трудынь недоверчиво крутит головой. - Что же это такое?

- Молодость!

- Серьезно? Но что же тут особенного? Разве вы согласились бы поменяться? Хотя и машины-то у вас нету.

- Что ж, у меня есть хорошая мебель, моторная лодка, возможно, и машина будет. В общем, есть известные блага. Но у меня есть еще седые виски, ревматизм и сорок пять лет от роду. Правда, я еще ни в коей мере не чувствую себя стариком, каким ты меня, очевидно, считаешь, и тем не менее, Трудынь, я бы поменялся.

- Даже со мной, с таким, какой я сейчас, с моими свернутыми набекрень мозгами и судимостью?

- Даже с тобой. Видишь ли, мозги твои скоро станут на место, а молодости у меня не будет никогда.

* * *

В номере городской гостиницы полковник Аугсткалн и подполковник Ветров собираются отбыть в Ригу после успешной поимки беглых колонистов. Машина за ними уже пришла.

- Теперь вы побыли в колонии подольше. Что вы можете сказать об Озолниеке? - пи с того ни с сего вдруг спрашивает Ветрова Аугсткалн.

Вопрос задан не без предварительных размышлений, поскольку до того, как его произнести, полковник довольно долго молчал.

- Для обстоятельного мнения о нем я наблюдал его все-таки слишком мало, - Ветров смотрит на полковника.

- Но какое-то впечатление, безусловно, у вас сложилось?