София Дубнова-Эрлих - Жизнь и творчество С М Дубнова

Смерть Ц. Шабада С. Дубнов ощутил, как потерю соратника, павшего на боевом посту. Еще несколько месяцев тому назад они проводили вместе долгие часы в помещении Иво, уютном двухэтажном здании на тихой, заросшей зеленью улице; Шабад председательствовал на том заседании, где историк прочел доклад о задачах Научного Института. Трудно было представить себе Вильну без этого неутомимого, горячего общественника-идеалиста.

В ноябре 1934 года в лондонском органе "Дос фрайе ворт" появилась первая глава из давно задуманной серии "Куда мы идем? ("Wohin gehen mir?) Она носила название "Будет ли 20-е столетие противоположностью 19-му?". Автор с горечью констатировал, что новый век пытается уничтожить все то, что было завоевано авангардом человечества за последние 125 лет. В 19-м столетии даже реакционные правительства, подавлявшие революции, не решались полностью ликвидировать гражданские свободы. 20-й век ввел в ряде стран авторитарные режимы, атрофирующие самую потребность свободы. Наиболее законченной формой диктатуры является гитлеризм, открыто заявивший, что "немецкая революция" призвана уничтожить наследие французской. В настоящее время значительная часть Европы живет под знаком антидемократизма и антигуманизма. Наилучший барометр этической культуры человечества - история еврейского народа - свидетельствует о том, что уровень морали в 20-ом веке ниже, чем в пору инквизиции. Писатель спрашивал с тревогой: "Что это такое - не признаки ли психического и этического упадка, одичания, порожденного страшной мировой бойней? (251) Временное ли это явление или начало новой эпохи, надвигающегося на нас нового средневековья? Куда мы идем?".

Спустя несколько месяцев статья была перепечатана в нью-йоркском "Цукунфте"; автор добавил к ней еще две главы из той же серии - "Зверство и гуманизм" и "Этический критерий". Трагизм современности - утверждал он заключается в том, что мы переживаем кризис социальной этики. Самый тяжкий удар общечеловеческой морали нанес расизм, который низвел человека на уровень животного (кровь, порода). Расизм - это выродившийся национализм, типичный для XX века. Многие угнетенные народы, боровшиеся в прошлом столетии за независимость, в наше время сами становятся угнетателями национальных меньшинств. Симптомом этического кризиса является также закат пацифизма. Итальянский фашизм и гитлеризм создали культ военной мощи; советская пропаганда призывает не перековывать мечи в плуги, а обращать оружие против классового врага. Национал-социализм отбрасывает всякую мораль и в теории и на практике; последователи Ленина убеждены, что добро можно творить аморальными методами. Но человек - животное скорее этическое, чем политическое; аморализм грозит повернуть человечество вспять, к временам варварства. С этим нужно бороться; необходимо создать целую сеть "Обществ этической культуры". Инициативу должны взять на себя по праву исторического приоритета прямые потомки библейских пророков, провозгласивших 25 веков назад идеи гуманизма и пацифизма. Организованному зверству должен противостоять организованный гуманизм.

Строки, проникнутые горечью и тревогой, писались в обстановке зимней идиллии. "Мой Лесной Парк уже надел свой белоснежный убор и хорош несказанно, - пишет С. Дубнов Д. Чарному: в моей стеклянной вилле мир и тишина, и только изредка приезжают гости посмотреть на человека, который живет отшельником среди сосен и сонных домов". Писатель заканчивал в это время второй том мемуаров и уже предвкушал появление свежих корректур. Он любил чувствовать непрерывность труда, крепкую спайку звеньев большого плана. Болезнь обычно настигала его в короткие периоды отдыха, вынужденного или добровольного. "Без работы я всегда хвораю" - жаловался он друзьям в такие (252) минуты. Инстинкт самосохранения подсказывал, что наиболее верный путь к сохранению душевного и физического здоровья - сочетание работы с продолжительными прогулками.

Весной 1935 года С. Дубнов с радостью принял предложение прочесть в Еврейском Клубе, организованном группой интеллигенции, лекцию о Рамбаме, в связи с восьмисотлетней годовщиной: захотелось высказать мысли, накопившиеся за месяцы молчания. Лекция носила исторический характер, но ее выводы упирались в современность. Лектор с увлечением рисовал образ еврейского энциклопедиста, жившего в атмосфере, пропитанной влияниями трех культур еврейской, христианской и мусульманской. Этот знаменитый кодификатор, систематизировавший религиозную письменность, прилежно изучал точные науки и считал себя учеником Аристотеля. От него тянулись нити к Спинозе, Мендельсону и рационалистам 19-го века. Историк полагал, что следует вспомнить о передовом мыслителе средних веков в пору, "когда новое мрачное средневековье надвигается на европейский мир. Именно теперь, когда в большой европейской стране царит расистская теория, классифицирующая людей, как скот, по породам, и объявляющая древнейший культурный народ низшей расой, своевременно вспомнить, что 800 лет назад жил в среде этого народа человек, деливший людей ... сообразно духовному критерию." С. Дубнов закончил лекцию словами: "Мы сами достаточно ограждены от озверения и антигуманизма, этой заразы, идущей на человечество. Потомки пророков ... создавших почти 3000 лет назад идеалы гуманизма и справедливости, потомки таких мыслителей, как Рамбам, мы должны помнить, что прошли через всю историю, как духовная нация, благодаря силе духа. И если новые поклонники Вотана, апостолы грубой силы, захотят нас уничтожить, надо напомнить им, что мы устояли и перед более рафинированным культом Зевса и Аполлона, и перед железным кулаком древнего Рима!"

Вся весна прошла в работе над корректурами второго тома "Книги Жизни". После того как книга вышла из печати, автор ее углубился в чтение сокращенной "Всемирной Истории", составленной А. Штейнбергом, и с чувством удовлетворения констатировал, что переводчику десятитомного труда удалось сократить его, сохранив стиль и не упустив ничего существенного. В (253) августе С. Дубнов уехал в Вильну на съезд, созванный в связи с десятилетней годовщиной существования Еврейского Научного Института.

В Вильне его охватила повышенная атмосфера большого праздника культуры. Многолюдный съезд был настоящим смотром научных, литературных, общественных сил еврейства. Он происходил в своеобразной обстановке: на горизонте Европы ширилась зловещая тень, отбрасываемая гитлеризмом, но с ростом тревоги за культурные ценности, угрожаемые варварством, росла и решимость защищать их до последней возможности. Этой решимостью дышала речь С. Дубнова на открытии съезда. Сразу, как будто чувствуя себя рупором полуторатысячной аудитории, он поставил вопрос: не странно ли, что в такое время, когда евреям в одной из крупнейших европейских стран угрожает смертельная опасность, когда тлетворное поветрие отравляет атмосферу Европы, организуется научная конференция? Можно ли создавать культурные ценности в пору морального землетрясения? Не только можно, но и должно - убежденно заявил историк. Подобно тому, как физическое землетрясение не ниспровергает законов природы, моральный кризис не нарушает законов истории. С особенной настойчивостью нужно культивировать подлинную науку в дни, когда наука фальсифицируется по приказу диктатуры. Еврейский народ привык созидать свою культуру вопреки внешним препятствиям. Теперь он строит ее двумя путями: не случайно совпали во времени два праздника науки десятилетие Иво и десятилетие иерусалимского университета. Наказом эпохи является сотрудничество между этими двумя академиями. Культурный и языковой дуализм - явление не новое в истории еврейства; он возник еще в пору существования иудейского государства под протекторатом Рима, когда очагами культуры наравне с Иерусалимом были академические центры Вавилонии и Александрия. Вавилонский Талмуд ценился последующими поколениями не менее, чем иерусалимский, арамейский язык был орудием письменности наравне с еврейским. В настоящее время наши академии дополняют друг друга: палестинский университет сосредоточивает свое внимание главным образом на исследовании прошлого, виленский Научный Институт - на проблемах современности и подготовке кадров культурных деятелей.