Нодар Думбадзе - Я вижу солнце

- Что сказала Мина? - спросил я.

Тетя высыпала муку в корыто.

- А, тетя?

- Налей воды!

Я налил.

- Скажи, тетя!

Тетя стала месить тесто.

- Пусть, говорит, Сосойя снимет с огня кеци!

Я выполнил поручение.

- А еще что?

- Пусть говорит, Сосойя выстелит кеци листьями.

Я выполнил и это поручение. Тетя положила тесто на

раскаленный кеци. Тесто зашипело. Я проглотил слюну.

- А еще что?

- Еще? Не смей, говорит, кормить этим мчади бессовестного Сосойю!

Тетя накрыла кеци куском жести и посыпала горячей золой.

- А ты что ей сказала?

- Сказала, что не посмею!

- А что она сказала?

- Если, говорит, Сосойя не заткнется, сунь ему в рот горячую головешку! - и тетя поднесла к моему носу головню.

Я заткнулся.

Трудно, очень трудно голодному мальчику сидеть у очага и ждатьг пока выпечется мчади! Как медленно тянется время! А под ложечкой сосет, ох как сосет... Рот наполняется слюной, не успеваешь глотать ее!.. Я не в силах больше сдерживать себя. Я приподнимаю кусок жести. Из-под нее вырывается горячий, ароматный пар.

- Не лезь, Сосойя! Тесто еще сырое! - прикрикнула на меня тетя.

- Ну и что? Свиней и индюшек специально кормят сырым тестом! оправдался я.

- Мчади не только для тебя! Уйди, говорю!

Я пересел. И опять потянулись невыносимые минуты.

Чаша терпения переполнилась. Не устояв перед соблазном, тетя сама приподняла жесть.

- Рано еще, тетя! - сказал я.

- Слава богу, готово! - проговорила тетя и вынула из кеци полусырой мчади.

Я приволок низкий столик. Тетя сбросила на столик дымящийся мчади, достала из банки последнюю головку сыра. Я принес бутылку вина, солонку с солью, несколько головок лука-порея и сел. Тетя разломила мчади пополам, потом одну половинку - еще на две части.

- Ну ешь, бездельник!

Я схватил свою порцию мчади и уже впился было в него зубами, как во дворе раздался чей-то робкий кашель.

Я и тетя обернулись к распахнутой двери.

Во дворе стоял и искательно улыбался худой, гладковыбритый, голубоглазый немец в зеленом вылинявшем форменном кителе и огромных чувяках.

- Немец, плен! - произнес он на ломаном русском языке.

Я вспомнил: ребята говорили, что в район на стройку пригнали двести немецких военнопленных. Люди со всех окрестных сел толпами валили поглядеть на диковинку - живых немцев. Для меня же это был первый "настоящий"

немец, увиденный в жизни. Почему-то я встал. Встала и тетя.

- Гутен морген! - сказал немец и вежливо поклонился.

- Это военнопленный! - сказала тетя и невольно поправила волосы.

- Гутен морген! - повторил немец и еще раз поклонился.

- Гутен морген! - ответил я.

- Что ему нужно, Сосойя? - спросила растерявшаяся тетя.

- Не знаю. Пока что он только желает нам доброго утра... Чего тебе, фриц? - помахал я рукой.

- Гитлер капут! - выпалил немец, сложил правую ладонь наподобие револьвера и приставил к виску указательный палец.

- Это нам известно, газеты читаем. Ты скажи, что тебе нужно?

- Не понимай! - немец пожал плечами.

- Что нужно? - спросил теперь я по-русски.

- Иоган... Их бин Иоган! - немец несколько раз ткнул рукой себя в грудь.

- Чего он привязался? - повернулся я к тете.

- А я почем знаю... - развела она руками.

- Хенде хох! - вспомнил я уроки военного дела.

Немец испуганно взглянул на меня и поднял руки.

- Гитлер капут! - добавил я.

- Гитлер капут! - тотчас же подтвердил он, не опуская рук.

Я не знал, как по-немецки звучит команда "отставить", поэтому подошел к немцу и почти насилу заставил его опустить руки вниз.

- Что ты хочешь, что? - повторил я вопрос.

- Хлеб... - произнес тихо немец.

- А-а, хлеб? Белый или черный?

- Не понимай...

- С маслом или сыром?

- Хлеб... Бутер...

- Ага, бутерброд, значит?

- О, бутерброд! - обрадовался немец.

- А как насчет хачапури? - улыбнулся я.

- Немец плен! - улыбнулся немец.

- Подвело животы, сволочи? Иди к своему Гитлеру, пусть он угостит тебя!

- Гитлер капут! - сказал немец безнадежно.

- Неужели?! Вот огорчил меня! - покачал я головой.

Немец почувствовал иронию в моих словах и теперь обратился к тете:

- Хлеб, фрау, хлеб...

Губы у немца задрожали. Я проследовал за его взглядом и увидел, что он устремлен к нашему накрытому столику.

- С ума он сошел! Еще чего не хватало! Хлеба ему подавай! - сказал я тете. Она стояла побледневшая и молчала. Вдруг тетя повернулась, бросилась на кухню, схватила свой кусок мчади и подала его немцу.

- О, данке шён, фрау, данке зеер! - Немец дрожащими руками принял мчади и стал за обе щеки уплетать его. С минуту тетя смотрела на жадно евшего немца, потом снова вернулась на кухню, вынесла весь оставшийся мчади и отдала ему.

- Тетя, ты с ума сошла?! - схватил я ее за руки.

- Отстань, Сосойя! - Тетя отстранила меня и опять побежала на кухню. Немец с недоумением смотрел на нас.

- На, немец, на! На тебе сыр, на тебе вино! Бери! - Тетя сунула в руки немцу весь наш обед и вдруг расхохоталась.

- Тетя! - испугался я.

- Молчи, Сосойя, молчи! Пусть берет все! Пусть! Что еще тебе, немец? Скажи, что еще дать тебе? - выговариривала тетя сквозь смех.

- Папирос, фрау... - расцвел немец.

- Дай ему табак, Сосойя!

- Нет у меня табака!

- Есть! Полный карман!

- Нету! - заупрямился я.

- Отдай сейчас же! - Тетя засунула руку в мой карман и протянула немцу полную пригоршню табака. - На, бери! Бери!

Руки у немца были заняты, поэтому тетя сама насыпала ему в карман мой табак, потом легонько подтолкнула его и сказала с улыбкой:

- Иди теперь, немец, иди!

- О, фрау, данке зеер, данке шён!

- Иди, иди, немец!

Я смотрел, вытаращив глаза, на смеявшуюся тетю и не мог понять, что с ней происходит.

- Данке, фрау! - еще раз поблагодарил немец и стал пятиться к калитке.

- Не за что!

Тетя обняла меня, крепко прижала к груди и вдруг разрыдалась. Перепуганный немец поспешно вышел со двора.

- Что с тобой, тетя? Почему ты плачешь? - спросил я еще более испуганно.

- Ничего, Сосойя, ничего! Посмотри на него! - и она показала на удалявшегося немца.

- Ну и что?

Тетя опять заплакала, потом засмеялась, снова заплакала.

- Видишь? Видишь, Сосойя? Видишь?!

Каждый, кто взглянул бы сейчас на тетю, принял бы ее за сумасшедшую. Но мне никогда еще не приходилось видеть на лице моей тети столько радости и счастья!

* * *

Ночь. Я лежу в своей постели и мечтаю о приятном сне. Я люблю сны; спящий человек, не видящий снов, все равно что покойник. Я считаю так: днем, когда мы ходим, разговариваем, спорим, - мы живем. Ночью, когда мы спим и не чувствуем ничего, - мы мертвы. Следовательно, тот, кто не видит снов, половину своей жизни проводит зря, в состоянии покойника. Я же все свои шестнадцать лет прожил сполна, потому что за редким исключением каждую ночь вижу сны. Во сне, как и днем, я хожу, разговариваю, смеюсь, плачу. Во сне, как и днем, мне бывает холодно и жарко, весело и скучно, радостно и грустно.