Нодар Думбадзе - Не бойся, мама !

- Да, доллары! - выкрикнул он.

- Стоит на Бродвее дерево, а на нем вместо листьев растут доллары. Пришел, сорвал сколько тебе угодно...

Так?

- Да, да, так!

Я с трудом преодолел желание подойти к нему и закатить хорошую оплеуху.

- Какое у тебя образование?

- Среднее.

- Профессия?

- Никакой.

- Работаешь?

- Нет.

- Деньги имеешь?

- Нет.

- Иностранными языками владеешь?

- Нет.

- Так куда же ты лезешь, кретин?! Кому ты там нужен, в Америке?! Ведь тебе и куска хлеба, стакана воды никто не подаст! Идиот! Думаешь, будут там тебя на руках носить? Да ты сдохнешь от голода ровно за столько дней, сколько человек может прожить без пищи, понимаешь ли ты это?

Он молчал. Я смотрел на этого околпаченного, сбившегося с пути дурака и не знал, чего он больше достоин - ненависти или сожаления... Он напоминал одного молодого морфиниста, часто попадавшегося мне в подъезде нашего дома. Как-то я завел его к себе и стал учить умуразуму. Обрюзгший, одурелый, еле ворочая языком, он что-то лепетал о душе, не понятой родителями, о бессмысленности жизни, о том, что единственное спасение это самозабвение... И теперь, при виде этого безвольного, пожелтевшего лица, у меня мелькнуло подозрение...

- Ну-ка засучи рукава! - приказал я.

- Чего? - вздрогнул он.

- Покажи руки! - повторил я.

- Зачем это? - взъерошился он.

- Засучи, говорю, рукава! - крикнул я вставая.

Он неохотно стал закатывать рукава сорочки, и я увидел на его венах красные точки - следы уколов.

- Что это?

- Это глюкоза... У меня малокровие...

- Ты морфинист!

- Я больной! - проговорил ощ отводя взгляд.

- Ты морфинист, негодяй, испорченный, жалкий подонок. Вот ты кто такой!

Он молчал и дрожащими пальцами застегивал пуговицы на манжетах.

- Из-за тебя погиб человек, замечательный наш товарищ! Ты знаешь об этом? - сказал я и почувствовал, что во мне закипает злоба.

- Ничего я не знаю, - захныкал он, - я никого не убивал... Чего вы от меня хотите?..

- Я спрашиваю, понимаешь ли ты, что из-за тебя мы потеряли прекрасного парня?

- Меня расстреляют? Ведь я никого не убил... Что со мной сделают? Скажите!

- Не знаю, я не прокурор и не судья...

- Я же не шпион!.. Я просто хотел уйти! Чего вам нужно? Отпустите меня, я уйду... Чего вы хотите?!

- Была бы моя воля, я бы тебе показал...

- Никуда я не убегу... Отпустите меня... Я домой пойду... - Он заплакал и уткнулся головой в руки. Дав ему выплакаться, я протянул сигарету. Он тотчас же схватил ее и закурил.

- Кого пли что ты любишь? - спросил я.

Он не ответил.

- Скажи, любишь ты кого-нибудь? - повторил я.

Он кивнул головой.

- Кого?

Он долго думал, но так и не смог вспомнить... Быть может, вспомнил, но постыдился сказать.

- Никого и ничего на свете, кроме себя, ты не любишь! - сказал я.

Он снова заплакал.

Со двора донеслись шум, громкие голоса. В комнату вбежали два солдата.

- Товарищ лейтенант, можно вас на минутку?

Солдаты были чем-то взволнованы.

- В чем дело? - вскочил я.

- Выйдите, пожалуйста, во двор!

- Макаров! Останьтесь здесь, с задержанным! Иремадзе, со мной! приказал я и быстро вышел из комнаты.

Перед зданием клуба шумели, волновались человек двадцать пограничников. Впереди стоял Джакели. При моем появлении они умолкли.

- Что случилось, товарищи? - спросил я.

Ребята молчали.

- В чем дело, Джакели?

Джакели поднял голову. В глазах его блестели слезы.

- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - произнес он глухо.

- Ты с ума сошел, Джакели?

- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить с задержанным! - повторил он, словно не слышал меня.

- К майору! - шепнул я стоявшему Иремадзе. Тот убежал.

- Не положено, товарищи! - крикнул я.; Никто не сдвинулся с места.

- Кому говорят? Разойдитесь!

- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - вновь повторил Джакели. Я понял, что приказом сейчас ничего не добьюсь.

- Ребята, возвращайтесь в казарму! Вы же понимаете, что требуете невозможного! Нельзя же так! Джакели, успокойся и успокой своих друзей! Слышишь?

Ребята угрюмо молчали. Никто не думал расходиться.

Я с облегчением вздохнул, увидев идущего к нам майора.

- Что тут происходит? - спросил он и окинул всех грозным взглядом. Немедленно разойтись по местам!

Солдаты зашумели, задвигались, но продолжали стоять.

- Кру-у-у-гом! - крикнул Чхартишвили, подняв вверх руку.

Все, как один, повернулись спиной.

- К казарме строевым ша-а-агом... арш!

Через минуту двор опустел. Лишь один-Джакели, понурив голову, стоял словно вкопанный.

- Джакели, была команда шагом марш! - сказал майор.

Джакели не сдвинулся с места. Чхартишвили взглянул на меня - у него дрожал подбородок. Медленно подошел он к Джакели, привлек его к груди и ласково потрепал по щеке.

- Иди, Джакели, к себе, отдохни, успокойся... Поверь мне: чего нельзя, того нельзя делать! Если б можно было, я бы разрешил!.. Иди, мой мальчик, отдохни!..

Джакели осторожно высвободился из объятий майора, молча повернулся и поплелся в казарму.

...Теперь полночь. И опять я сижу во главе длинного, испещренного следами горячего утюга стола один, словно покинутый тамада, и пишу тебе.

Пока как будто все. Остальное расскажу при встрече.

До свидания, дорогой Саргис. Через неделю я кончаю службу, так что писать мне сюда уже не стоит. Передай привет всем, кто помнит меня.

Целую тебя, твой Владимир Мдинарадзе".

Нас двое в комнате - я и Пархоменко. Группа Дзнеладзе в наряде. Мы лежим и молчим. После гибели Щербины мы все время молчим - в наряде, в казарме, в столовой... А если заговорим, стараемся подбирать тему и фразы так, чтобы они не коснулись Щербины. И все же каждая фраза кончается Щербиной. Потому мы предпочитаем молчать. Мы лежим, молчим и знаем, что каждый из нас думает о Щербине...

Я подхожу к окну. Поздняя осень. Листья на тополях пожелтели. Я раскрываю окно, и комната наполняется приятной прохладой и запахом моря. Я одеваюсь, выхожу во двор. Пусто кругом... Лишь Рябов, скинув гимнастерку, крутится на турнике... Я иду к кухне. Мельком заглядываю в раскрытое окно канцелярии. За столом сидят майор и наш писатель... Они не замечают меня. Я обхожу кухню, иду на задний двор. Под сосной на соломенной подстилке лежит Мерабчик и лижет цепь.

За последние два месяца медвежонок вырос, возмужал.

В свободные минуты ребята с удовольствием играют с ним. Но стоит обидеть Мерабчика, как он начинает грозно рычать и бросается на обидчика. Тогда берегись! У медвежонка острые как бритва когти и зубы! Верный способ задобрить обиженного Мерабчика - протянуть ему бутылку с лимонадом. Он становится на задние лапы, пьет лимонад и стонет от наслаждения. Меня медвежонок любит - я чаще бываю с ним и, кроме того, кормлю его сахаром. Вот и теперь, увидев меня, Мерабчик вскочил, закружился, радостно забормотал и потянулся ко мне. Я присел перед ним на корточки и протянул кусок сахара. Медвежонок проглотил его с аппетитным хрустом.