Николай Лесков - Том 8

Другая категория разночтений может быть объяснена перепиской Лескова с Л. Н. Толстым. 31 апреля 1889 года Лесков писал Толстому: «Вчера я послал Вам под бандеролькой мой маленький новый рассказ «Фигура» . Он дозволен к печати и должен явиться в журнале «Труд»… Это тот самый рассказ о родоначальнике украинской штунды, о котором я писал Вам некогда, испрашивая у Вас совета, чтобы сделать из этого мал<���енький> роман. Не получив ответа, я скомкал все в форме рассказа, сделанного оч<���ень> наскоро. Тут оч<���ень> мало вымысла, а почти все быль, но досадно, что я из были-то что-то важное позабыл и не могу вспомнить. Кроме того — я Сакена никогда не видал и никаких сведений о его привычках не имею. Оттого, вероятно, облик его вышел бесхарактерен и бледен. Не могу ли я попросить Вас посолить этот ломоть Вашею рукою и из Вашей солонки? Не укажете ли в корректуре: где и что уместно припустить для вкуса и ясности о Сакене, которого Вы, — я думаю, — знали и помните. Пожалуйста, не откажите в этом, если можно, и корректуру с Вашими отметками мне возвратите; а я все Вами указанное воспроизведу и внесу в текст в отдельном издании. Буду ждать от Вас хоть одной строчки ответа…

Помогите мне выправить и дополнить «Фигуру» в отношении неизвестного мне Сакена» («Письма Толстого и к Толстому», М.—Л., 1928, стр. 74–75).

В ответе Л. Н. Толстого, к сожалению до нас не дошедшем, необходимые указания и советы были даны, так как вскоре за этим, 18 мая 1889 года, Лесков пишет Толстому: «Благодарю Вас, Лев Николаевич, за полученное мною письмо ваше о «Фигуре». Все, что пишете, — верно: рассказ скомкан и «холоден», но я все видел перед собою опротивевшее пугало цензуры и боялся разводить теплоту. Оттого, думается, и вышло холодно, но зато рассказ прошел в подцензурном издании. «Тени на лицо Фигуры» нужны, и я их попробую навести при внесении рассказа в пятый том собр<���ания> моих сочинений, а под цензурою пусть уже хоть так бредет. Кое-что доброе рассказ все-таки внушает и в этом виде. Благодарю Вас и за то, что черкнули о Сакене: я о нем ничего не знал, кроме того, что написал. Оттиска «Фигуры» во второй раз не буду Вам посылать, чтобы не беспокоить Вас. С меня довольно того, что Вы мне сказали…» (там же, стр. 76).

Эти письма Лескова, содержащие конкретные сведения о замысле и истории создания рассказа, интересны еще в том отношении, что в них выражено твердое намерение учесть при дальнейшей работе над текстом указания и советы Толстого. В комментарии к первой публикации этих писем в издании «Письма Толстого и к Толстому», М., 1928, утверждается, что никакой работы в этом направлении Лесков не проделал. Но это не совсем так. Работа была проделана (правда, не очень значительная), и поскольку при этом были уточнены или дополнены только характеристики Сакена и «Фигуры», о которых идет речь в переписке Лескова с Толстым, можно догадываться, что в данном случае без прямого или косвенного влияния Толстого не обошлось. Лесков пишет Толстому, что он о Сакене «ничего не знал, кроме того, что написал» . Проходит совсем немного времени, и в текст рассказа вставляется деталь, казалось бы совсем несущественная, однако при этом Сакен представляется в новом освещении — как человек суетливо-неумный и во всяком случае лишенный самой элементарной проницательности. В главе двенадцатой (Собрание сочинений, том седьмой, СПб., 1889) о Сакене говорится: «Адъютанты у него это знали, иные и сами тоже были богомолы, — другие притворялись . Он не разбирал и всех таких любил и поощрял». Слова, выделенные курсивом, отсутствуют в журнальном тексте и в отдельном издании. В главе тринадцатой также появляется несколько новых штрихов, подчеркивающих ханжескую набожность Сакена («Гордость! У бога все возможно! Гордость» и др.).

Более определенны поправки, внесенные в образ главного героя. Толстой советовал Лескову положить «тени на лицо Фигуры». Неясно, что именно хотел сказать этим Толстой; можно только констатировать, что, обратившись еще раз к этому герою, Лесков несколькими мимолетными штрихами как бы затушевывает его безупречную святость; внося в характеристику «праведника» Фигуры некоторые черты, присущие обыкновенным смертным (вспыльчивость, непокорство, даже грубоватость), Лесков сообщает этому образу большую реальность, большую жизненную убедительность. Так, в главе тринадцатой Фигура следующим образом рассказывает о своей беседе с Сакеном:

«— Вон как!.. вон как у нас!.. Солдат его по одной щеке ударил, а он еще другую готов подставить.

Я подумал: «Цыц! не смей этим шутить!» и молча посмотрел на него с таковым выражением.

Он как бы смутился, но опять по-генеральски напетушился и задает…»

В обоих предшествующих изданиях есть только первая фраза этого отрывка. Там же, в разговоре с командиром полка, Фигура то и дело говорит: «виноват…», «простите, но не мог иначе поступить…» и т. д. В последнем прижизненном издании на вопросы начальства Фигура отвечает коротко, твердо, решительно.

Критика указывала на известную связь этого рассказа с идеями Л. Н. Толстого. В разделе «Журнальное обозрение» газеты «Одесский вестник» за 1889 год (№ 253) было отмечено: «В тринадцатом нумере (журнала «Труд». — А. Б.) помещен живой рассказ г. Лескова — «Фигура». В рассказе, отличающемся обычною оригинальностью языка автора, передается о том, как один армейский офицер, не будучи в силах примирить между собою противоречия «культурной» жизни, обратился к «первобытной» жизни, то есть стал пахать землю. Так как г. Лесков описывает действительный случай из давнего прошлого, то оказывается, таким образом, что Фигура… на много лет опередил графа Л. Н. Толстого».

Печатается по тексту: И. С. Лесков. Собрание сочинений, том десятый, СПб., 1890, стр. 1-102.

Впервые опубликовано в журнале «Русская мысль», 1890, январь. Замысел и история создания этого произведения, стоящего как-то особняком в творчестве писателя и, на первый взгляд, как будто бы и не связанного с русской жизнью, чрезвычайно интересны. Беглые упоминания о нем встречаются в письмах Лескова, относящихся еще к первой половине 1870-х годов. 5 июня 1871 года Лесков писал П. К. Щебальскому: «Смеха и горя» здесь продано все, что прислано, то есть 200 экз. Новая работа задумана как раз в этом же роде, и я к ней рвусь с жадностью. Это будут «Чертовы куклы» — все будет о женщинах. В приеме намерен подражать «Серапионовым братьям» Гофмана» («Шестидесятые годы», сборник под редакцией Н. К. Пиксанова и О. В. Цехновицера, М. — Л., 1940, стр. 320). 3 августа 1875 года, раздраженный вынужденным общением с низкопоклонными и бездарными чиновниками из министерства народного просвещения, упивавшимися посылкой своему министру Д. А. Толстому льстивых поздравительных депеш, Лесков писал А. П. Милюкову: «Еще ли не деятели? А того нет, чтобы сказать графу о стоне, который стоит по всей стране за неразрешение переэкзаменовок за одну двойку… Кто же будет с ними? — Конечно, только они сами, пока их черт возьмет куда следует. Они мне и здесь и воду и воздух гадят, и на беду их тут много собралось. В заключение скажу, что вся эта пошлость и подлость назлили меня до желания написать нечто вроде «Смеха и горя» — под заглавием «Чертовы куклы» , и за это я уже принялся» (А. В. Багрий. Литературный семинарий, Баку, 1927, стр. 26). В дальнейшем, однако, этот сатирический замысел значительно усложняется. В известных нам главах романа центральное положение занял вопрос о задачах и судьбах искусства.