Лев Толстой - Том 2. Произведения 1852-1856 гг

Размышления о храбрости, о поведении человека «в деле», новые впечатления военной жизни заставляют Толстого пристальнее вглядеться в войну и определить свое отношение к ней. Пытаясь объяснить, что такое война, Толстой признается, что для него это явление непонятно. Он находит противоречия в самой сущности войны: с одной стороны, война неестественна, несправедлива и «общее бедствие» (т. 3, с. 220), с другой — естественна, потому что войны происходят постоянно, и справедлива, ибо вызвана чувством самосохранения.

В процессе работы над «Набегом» все более определяется отношение Толстого к войне как к явлению неестественному, порожденному «гадкими людьми», мало умеющими ценить «этот прекрасный свет». Носителем спокойствия и мира выступает в рассказе природа. «Оскорбительным диссонансом среди тихой и торжественной гармонии» слышится «звон тяжелого орудия, звук столкнувшихся штыков». «Примирительная красота и сила природы» вызывает размышления писателя: «Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Все недоброе в сердце человека Должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой — этим непосредственнейшим выражением красоты и добра».

«Описание» войны, задуманное Толстым, становится в рассказе осуждением войны. Глазами волонтера, молодого человека, увидевшего войну впервые, смотрит писатель на совершающееся вокруг. Страшные законы этого «внешнего» мира, по которым люди убивают друг друга, разрушают гармонию непосредственного, цельного внутреннего мира человека и мира природы — вот главная мысль, звучащая в «Набеге».

Столкновение человека с миром «внешним», живущим по своим законам и правилам, происходит и в следующем рассказе Толстого-«Записки маркера». Здесь «внешний» мир представлен герою другой своей стороной. «Надежды, мечты и думы» юности Нехлюдова, «светлые мысли о жизни, о вечности, о боге, которые с такой ясностью и силой наполняли» его душу, «беспредметная сила любви, отрадной теплотой согревавшая» его сердце, «надежда на развитие, сочувствие ко всему прекрасному, любовь к родным, близким, к труду, к славе» сталкиваются с аморальностью света, с пагубными законами и правилами светского общества. «Историей падения души, созданной с благородным направлением» [132] Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. т. III, с. 428. , назвал Н. Г. Чернышевский «Записки маркера».

Рассказ написан в тот период, когда Толстой работает над «Отрочеством». Неминуемый разлад внутреннего мира человека с миром, окружающим его, — одна из главных тем «Отрочества». Тяжелый разлад с миром переживает и сам Толстой в это время. «Отчего никто не любит меня? — записывает он в Дневнике 18 июля 1853 года. — Я не дурак, не урод, не дурной человек, не невежда. Непостижимо. Или я не для этого круга?» (т. 46, с. 169). Толстой испытывает мучительное одиночество и недовольство собой, своей жизнью. Работа над повестью подвигается медленно. Сам автор в письме к Н. А. Некрасову признается, что форма автобиографии, избранная им для своего сочинения, и «принужденная связь последующих частей с предыдущею» стесняют его. «Я часто чувствую желание бросить их и оставить 1-ую без продолжения», — пишет оп (т. 59, с. 202–203). Попытка вылить важное для автора содержание в новую форму и была сделана в «Записках маркера».

Посылая рассказ Некрасову, Толстой писал, что дорожит им больше, чем «Детством» и «Набегом». Такое отношение автора к своему произведению, по-видимому, можно объяснить не только важностью содержания, но и той необычной формой, в которую оно облечено: впервые в творчестве писателя главный герой не сам рассказывает о себе, а читатель видит его словно со стороны, глазами маркера. Исповедь самого Нехлюдова, данная в конце рассказа, помогает раскрыть его внутренний мир, с другой позиции увидеть его трагедию. Такая форма повествования была для Толстого серьезным опытом объективного изображения действительности.

Дальнейшие планы писателя вновь связаны с военной тематикой. То огромное, новое содержание, которое Толстой черпал из окружающей жизни, участие в военных действиях и новый взгляд на войну как на неестественное состояние мира направляют его в работе.

Отношение Толстого к войне окончательно сложилось и оформилось в военном Севастополе. Двадцатишестилетний писатель едет в Крым, в действующую армию, он «как будто не допускает мысли, чтобы что нибудь важное прошло без его участия или вмешательства», он не может не иметь «отношения к общественной деятельности, к истории» [133] Б. М. Эйхенбаум. Творческие стимулы Толстого. — В кн.: Б. М. Эйхенбаум. О прозе. Сб. статей. Л., «Художественная литература», 1969, с. 79–80. .

Представления о войне, сложившиеся у Толстого на Кавказе, мало походили на то, что увидел он в Крыму. Сначала неожиданно новая картина войны невольно привлекает его, он видит в ней много «интересного, поэтического и трогательного». В письмах к T. A. Ергольской звучит восторг и восхищение увиденным: «Зрелище было поистине замечательное, и, в особенности, ночью… Надо было видеть и слышать эту стрельбу! — пишет Толстой. — …Этого зрелища и испытанного волнения забыть невозможно» и «ежели бы пришло известие, что штурма не будет, я бы очень огорчился» (т. 59, с. 273–275).

Высадка союзных войск в Севастополе заставляет Толстого серьезнее задуматься над происходящим: он болезненно переживает севастопольские события, сам хочет защищать город. О своем настроении в этот период он напишет позже брату Сергею: «…Я просился в Крым, отчасти для того, чтобы видеть эту войну… а больше всего из патриотизма, который в то время, признаюсь, сильно нашел на меня» (т. 59, с. 321).

Толстой с тревогой следит за военными событиями, война становится для него не «зрелищем», а страшной действительностью. Отношение народа к войне, общее одушевление и энтузиазм, которые наблюдает Толстой, упрочивают в нем патриотические настроения, вселяют уверенность и гордость. «Велика моральная сила русского народа, — размышляет он на страницах Дневника. — Много политических истин выйдет наружу и разовьется в нынешние трудные для России минуты. Чувство пылкой любви к отечеству, восставшее и вылившееся из несчастий России, оставит надолго следы в ней. Те люди, которые теперь жертвуют жизнью, будут гражданами России и не забудут своей жертвы. Они с большим достоинством и гордостью будут принимать участие в делах общественных, а энтузиазм, возбужденный войной, оставит навсегда в них характер самопожертвования и благородства» (т. 47, с. 27–28).