Лев Толстой - Том 9. Анна Каренина

Песцов же доказывал, что искусство одно и что оно может достигнуть высших своих проявлений только в соединении всех родов. * 35 …в соединении всех родов. — Оперная реформа Вагнера состояла в опыте создания особого рода синтетического искусства. «Опера самым существом своим предназначена представлять организм, в котором должны сливаться воедино все составляющие его элементы, — утверждал Вагнер, — поэзия, музыка, декорации, пластика». Толстой считал такого рода задачу в искусстве неисполнимой. «…Для того чтобы произведение одного искусства, — отмечал он, — совпало с произведением другого, нужно, чтобы случилось невозможное: чтобы два произведения разных областей были совершенно исключительно не похожи ни на что прежде бывшее и вместе с тем совпали бы и были бы совершенно похожи одно на другое» (т. 30, с. 130).

Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов, остановившись подле него, почти все время говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с которыми он поговорил и о политике, и о музыке, и об общих знакомых; между прочим, встретил графа Боля, про визит к которому он совсем забыл.

— Ну, так поезжайте сейчас, — сказала ему Львова, которой он передал это, — может быть, вас не примут, а потом заезжайте за мной в заседание. Вы застанете еще.

— Может быть, не принимают? — сказал Левин, входя в сени дома графини Боль.

— Принимают, пожалуйте, — сказал швейцар, решительно снимая с него шубу.

«Экая досада, — думал Левин, со вздохом снимая одну перчатку и расправляя шляпу. — Ну, зачем я иду? ну, что мне с ними говорить?»

Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной сидели на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.

— Как здоровье вашей жены? Вы были в концерте? Мы не могли. Мама должна была быть на панихиде.

— Да, я слышал… Какая скоропостижная смерть, — сказал Левин.

Пришла графиня, села на диван и спросила тоже про жену и про концерт.

Левин ответил и повторил вопрос про скоропостижность смерти Апраксиной.

— Она всегда, впрочем, была слабого здоровья.

— Вы были вчера в опере?

— Да, я был.

— Очень хороша была Лукка. * 36 Очень хороша была Лукка. — Лукка Паолина (1841–1908) — итальянка, австрийская оперная певица. Приезжала в Россию в начале 70-х годов. Большим успехом пользовалась Паолина Лукка в партиях Церлины («Дон Жуан» Моцарта) и Кармен («Кармен» Бизе).

— Да, очень хороша, — сказал он и начал, так как ему совершенно было все равно, что о нем подумают, повторять то, что сотни раз слышал об особенности таланта певицы. Графиня Боль притворялась, что слушала. Потом, когда он достаточно поговорил и замолчал, полковник, молчавший до сих пор, начал говорить. Полковник заговорил тоже про оперу и про освещение. Наконец, сказав про предполагаемую folle journée * 37 …folle journée… — По аналогии с комедией Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро», — «безумным днем» называли карнавалы, танцевальные вечера. Например, в 1874 г. в газете «Московские ведомости» было напечатано объявление о «танцевальном вечере» — «la folle journée» — в Московском купеческом собрании («Московские ведомости», 1874, № 33). [87] безумный день (франц.). у Тюрина, полковник засмеялся, зашумел, встал и ушел. Левин тоже встал, но по лицу графини он заметил, что ему еще не пора уходить. Еще минуты две надо. Он сел.

Но так как он все думал о том, как это глупо, то и не находил предмета разговора и молчал.

— Вы не едете на публичное заседание? Говорят, очень интересно, — начала графиня.

— Нет, я обещал моей belle-soeur [88] свояченице (франц.). заехать за ней, — сказал Левин.

Наступило молчание. Мать с дочерью еще раз переглянулись.

«Ну, кажется, теперь пора», — подумал Левин и встал. Дамы пожали ему руку и просили передать mille choses [89] тысячу поклонов (франц.). жене.

Швейцар спросил его, подавая шубу:

— Где изволите стоять? — и тотчас же записал в большую, хорошо переплетенную книжку.

«Разумеется, мне все равно, но все-таки совестно и ужасно глупо», — подумал Левин, утешая себя тем, что все это делают, и поехал в публичное заседание комитета, где он должен был найти свояченицу, чтобы с ней вместе ехать домой.

В публичном заседании комитета было много народа и почти все общество. Левин застал еще обзор, который, как все говорили, был очень интересен. Когда кончилось чтение обзора, общество сошлось, и Левин встретил и Свияжского, звавшего его нынче вечером непременно в Общество сельского хозяйства, где будет читаться знаменитый доклад, и Степана Аркадьича, который только что приехал с бегов, и еще много других знакомых, и Левин еще поговорил и послушал разные суждения о заседании, о новой пиесе и о процессе. Но, вероятно, вследствие усталости внимания, которую он начинал испытывать, говоря о процессе, он ошибся, и ошибка эта потом несколько раз с досадой вспоминалась ему. Говоря о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России * 38 …о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России… — В октябре 1875 г. был внезапно закрыт московский ссудный коммерческий банк. Директор-распорядитель Полянский, директор иностранного отделения Ландау и члены правления были арестованы. Главным «героем» скандального процесса оказался Бетель Генри Струсберг (1823–1884), вошедший в сделку с железнодорожным королем Поляковым. Подложные операции привели к краху банка. Струсберг не признавал своей вины, но по решению суда был выслан за границу: «И щуку бросили в реку». Процесс, длившийся до ноября 1876 г., вызвал «общее негодование». Отклики на «дело Струсберга» есть не только в «Анне Карениной», но и в сатирической книге M. E. Салтыкова-Щедрина «В среде умеренности и аккуратности». Наиболее полный отчет о сути дела и характерах участников аферы Струсберга содержится в газете «Неделя» (1876, №№ 38–41). , и о том, как было бы неправильно наказать его высылкой за границу, Левин повторил то, что он слышал вчера в разговоре от одного знакомого.

— Я думаю, что выслать его за границу, — все равно что наказать щуку, пустив ее в воду, — сказал Левин. Уже потом он вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им за свою, мысль, услышанная им от знакомого, была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона газеты.