Лев Толстой - Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг

Александра Ивановна (презрительно ). А что же много справедливого утверждают Николай Иванович? Что ж, справедливо то, что, по нагорной проповеди, надо раздавать свое имение чужим, а семью пустить по миру?

Священник.Церковь освящает, что ли, так сказать, семью, и отцы церковные благословляли, что ли, семью, но высшее совершенство требует, так сказать, отречения от земных благ.

Александра Ивановна.Да, подвижники так поступали, но простым смертным, я думаю, надо поступать просто, как подобает всякому доброму христианину.

Священник.Никто не может знать, к чему он призван.

Александра Ивановна.Ну, а вы, разумеется, женаты?

Священник.Как же.

Александра Ивановна.И дети есть?

Священник.Двое.

Александра Ивановна.Так отчего же вы не отказываетесь от земных благ, а вот папироски курите.

Священник.По слабости своей, можно сказать, недостоинству.

Александра Ивановна.Да, я вижу, что, вместо того чтобы образумить Николая Ивановича, поддерживаете его. Нехорошо это. Я вам прямо скажу.

Те же и няня.

Няня (входит). Что же, вы и не слышите? Николушка кричит. Пожалуйте кормить.

Марья Ивановна.Иду, иду. (Встает и выходит.)

Те же, без няни и Марьи Ивановны.

Александра Ивановна.А мне так ужасно жаль сестру. Я вижу, как она мучается. Не шутка вести дом. Семь человек детей, один грудной, а тут еще эти какие-то выдумки. И мне прямо кажется, что тут неладно. (Показывает на голову.) Я вас спрашиваю: какую такую вы нашли новую религию?

Священник.Я не пойму, так сказать…

Александра Ивановна.Перестаньте, пожалуйста, со мной хитрить. Вы очень хорошо понимаете, что я спрашиваю.

Священник.Да позвольте…

Александра Ивановна.Я спрашиваю про то, какая такая есть вера, по которой выходит, что надо со всеми мужиками за ручку здороваться и давать им рубить лес и раздавать деньги на водку, а семью бросить?

Священник.Мне это неизв…

Александра Ивановна.Он говорит, что это христианство; вы священник православный, стало быть, должны знать и должны сказать, велит ли христианство поощрять воровство.

Священник.Да меня…

Александра Ивановна.А то на что же вы священник и волосы длинные носите и рясу?

Священник.Да нас, Александра Ивановна, не спрашивают…

Александра Ивановна.Как не спрашивают? Я спрашиваю. Он вчера мне говорит, что в Евангелии сказано: просящему дай. Так ведь это надо понимать в каком смысле?

Священник.Да я думаю, в простом смысле.

Александра Ивановна.А я думаю, не в простом смысле, а как нас учили, что всякому свое назначено богом.

Священник.Конечно. Однако…

Александра Ивановна.Да вот и видно, что и вы на его стороне, как мне и говорили. И это дурно, я прямо скажу. Если ему будет поддакивать учительница или какой-нибудь мальчишка, а вы в вашем сане должны помнить, какая лежит на вас ответственность.

Священник.Я стараюсь…

Александра Ивановна.Какая же это религия, когда он в церковь не ходит и не признает таинства. А вы, вместо того чтобы образумить его, читаете с ним Ренана и толкуете по-своему Евангелие.

Священник (в волнении). Я не могу отвечать, я так сказать, поражен и замолкаю.

Александра Ивановна.Ох, кабы я была архиерей, я бы вас научила Ренана читать и папироски курить.

Петр Семенович.Mais cessez au nom du ciel. De quel droit? [57] Но перестаньте, бога ради. По какому праву? (франц.).

Александра Ивановна.Пожалуйста, меня не учи. Я уверена, что батюшка на меня не сердится. Что ж, я сказала все. Хуже бы было, если бы я зло дepжaлa. Правда?

Священник.Извините, если я не так выражался, извините.

Неловкое молчание. Священник идет к стороне и, раскрывая книгу, читает. Входят Люба с Лизанькой. Люба, 20-летняя красивая, энергичная девушка, дочь Марьи Ивановны, Лизанька, постарше ее, дочь Александры Ивановны. Обе с корзинами, повязанные платками, идут за грибами. Здороваются — одна с теткой и дядей, Лизанька с отцом и матерью — и со священником.

Те же, Люба и Лизанька.

Люба.А где мамá?

Александра Ивановна.Только что ушла кормить.

Петр Семенович.Ну, смотрите приносите больше. Нынче девочка принесла чудесные белые. И я бы пошел с вами, да жарко.

Лизанька.Пойдем, Папá.

Александра Ивановна.Поди, поди, а то толстеешь.

Петр Семенович.Ну, пожалуй, только папиросы взять. (Уходит.)

Те же, без Петра Семеновича.

Александра Ивановна.Где же вся молодежь?

Люба.Степа уехал на велосипеде на станцию, Митрофан Ермилыч с Папá уехал в город, мелкота в крокет играют, а Ваня тут, на крыльце, что-то с собаками возится.

Александра Ивановна.Что ж, Степа решил что-нибудь?

Люба.Да, он повез сам прошение в вольноопределяющиеся. Вчера он препротивно нагрубил Папá.

Александра Ивановна.Ну, да ведь и ему трудно. Il n'y a pas de patience qui tienne. [58] Всякое терпение лопнет (франц.). Малому надо начинать жить, а ему говорят: ступай пахать.

Люба.Папа не сказал ему так. Он сказал…

Александра Ивановна.Ну, все равно. Только Степе надо начинать жить, и что он ни задумает, все нехорошо. Да вот он и сам.

Степа въезжает на велосипеде.

Те же и Степа.

Александра Ивановна.Quand on parle du soleil, on en voit les rayons. [59] Когда говорят о солнце, видят лучи от него (франц.). Только что об тебе говорили. Люба говорит, ты нехорошо поговорил с отцом.

Степа.Нисколько. Ничего особенного не было. Он мне сказал свое мнение, а я сказал свое. Я не виноват, что наши убеждения не сходятся. Люба ведь ничего не понимает и обо всем судит.

Александра Ивановна.Ну и что же решили?

Степа.Я не знаю, что Папá решил; я боюсь, что он сам хорошенько не знает, но про себя я решил, что поступаю в кавалергарды вольноопределяющимся. Это у нас изо всего делают какие-то особенные затруднения. А все это очень просто. Я кончил курс, мне надо отбывать повинность. Отбывать ее с пьяными и грубыми офицерами в армии неприятно, и потому я поступаю в гвардию, где у меня приятели.

Александра Ивановна.Да, но Папá почему не соглашался?

Степа.Папá? Да что же про него говорить. Он теперь под влиянием своей idée fixe ничего не видит, кроме того, что ему хочется видеть. Он говорит, что военная служба есть самая подлая служба и что поэтому надо не служить; а потому он мне денег не даст.