Лев Толстой - Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг

Александра Ивановна.И ты в этом убедишь Машу?

Николай Иванович.Непременно.

Александра Ивановна.И она перестанет воспитывать детей, как надобно, а бросит их… Никогда!

Николай Иванович.Не только она поймет, — ты поймешь, что больше делать нечего.

Александра Ивановна.Никогда!

Входит Марья Ивановна.

Те же и Марья Ивановна.

Николай Иванович.Ну, что, Маша? Я не разбудил тебя нынче утром?

Марья Ивановна.Нет, я не спала. Что же, ты хорошо съездил?

Николай Иванович.Да, очень хорошо.

Марья Ивановна.Что же ты пьешь холодное всё? Кстати, надо приготовить гостям. Ты знаешь, приезжает Черемшанова с сыном и дочерью.

Николай Иванович.Ну что ж, если они тебе приятны, я очень рад.

Марья Ивановна.Я люблю ее и молодых людей. Только немножко не вовремя.

Александра Ивановна (встает). Вот и поговори с ним, а я пойду посмотрю их игру. (Уходит.)

Те же, без Александры Ивановны.

Молчание, после которого Николай Иванович и Марья Ивановна начинают говорить вместе.

Марья Ивановна.Некстати, потому что нам надо поговорить.

Николай Иванович.Я сейчас говорил Алине…

Марья Ивановна.Что?

Николай Иванович.Нет, говори ты.

Марья Ивановна.Да я хотела про Степу говорить. Ведь надо решить что-нибудь. Он, бедный, томится, не знает, что с ним будет. Он приходит ко мне, а не могу же я решить.

Николай Иванович.Да что же решить. Он сам может решать.

Марья Ивановна.Да ведь ты знаешь, что он хочет поступить вольноопределяющимся в гвардию, и для этого ему надо от тебя свидетельство, и нужно ему содержать себя, а ты не даешь ему. (Волнуется.)

Николай Иванович.Маша, ради бога, не волнуйся, а выслушай меня. Я ничего ни даю, ни не даю. Поступать в военную службу охотой я считаю или глупым, безумным поступком, свойственным дикому человеку, если он не понимает всей гнусности этого дела, или подлым, если это делается для расчета…

Марья Ивановна.Да ведь теперь для тебя все дикое и глупое. Ведь ему надо жить. Ты жил.

Николай Иванович (горячась). Я жил, когда не понимал, когда никто не сказал мне, но дело не во мне. А в нем.

Марья Ивановна.Как не в тебе, ты не даешь ему денег.

Николай Иванович.Я не могу дать то, что мне не принадлежит.

Марья Ивановна.Как не принадлежит?

Николай Иванович.Не принадлежат мне труды других людей. Деньги, которые я дам ему, я должен взять с других. Я не имею права, не могу. Пока я распорядитель именья, я не могу распоряжаться им иначе, как мне велит моя совесть. Не могу я дать труды из последних сил работающих крестьян на лейб-гусарские кутежи. Возьмите у меня именье, и тогда я не буду ответствен.

Марья Ивановна.Да ты знаешь, что я этого не хочу, да и не могу. Я должна и воспитывать, и кормить, и рожать. Это жестоко…

Николай Иванович.Маша, голубушка! Ведь все дело не в том. Когда ты начала говорить, я тоже начал и хотел поговорить с тобой совсем по душе. Ведь нельзя же так. Мы живем вместе и не понимаем друг друга. Иногда как будто нарочно не понимаем друг друга.

Марья Ивановна.Я хочу понять, но не понимаю, не понимаю тебя. Не понимаю, что с тобой сделалось.

Николай Иванович.Ну вот и пойми. Хоть не время теперь. Да бог знает, когда будет время. Ты пойми не столько меня, но себя, свою жизнь пойми. Ведь нельзя жить так, не зная, зачем мы живем.

Марья Ивановна.Жили же мы так, и очень хорошо жили. (Замечает выражение досады.) Ну, хорошо, ну, я слушаю.

Николай Иванович.Я и шил так, так, то есть не думая о том, зачем я живу, но пришло время, и я ужаснулся. Ну, хорошо, живем мы чужими трудами, заставляя других на себя работать, рожая детей и воспитывая их для того же. Ну, придет старость, смерть, и я спрошу себя: зачем я жил? Чтоб расплодить таких же паразитов, как я? Да и главное, не весела эта жизнь. Ведь это еще сносно, пока, как у Вани, из тебя брызжет энергия жизни.

Марья Ивановна.Да ведь все живут так.

Николай Иванович.И все несчастны.

Марья Ивановна.Да нисколько.

Николай Иванович.Я по крайней мере увидал, что я несчастен ужасно и делаю несчастье твое и детей, спросил себя: неужели так для этого нас сотворил бог? И как только я подумал об этом, я сейчас же почувствовал, что нет. Спросил себя: для чего же нас сотворил бог?

Входит лакей.

Те же и лакей.

Марья Ивановна (не слушает мужа и обращается к лакею). Сливок кипяченых принесите.

Николай Иванович.И в Евангелии я нашел ответ, что живем мы никак не для себя. Открылось это мне ясно, когда я раз стал думать над притчей о виноградарях. Знаешь?

Марья Ивановна.Знаю, да, работники.

Николай Иванович.Эта притча почему-то мне яснее всего показала, в чем была моя ошибка. Я думал, как те виноградари, что сад их собственность, что моя жизнь — моя, и все было ужасно; но только что я понял, что жизнь моя — не моя, но что я послан в мир, чтоб делать дело божье.

Марья Ивановна.Да что ж, это мы все знали.

Николай Иванович.Ну, если знали, так не можем же мы продолжать жить, как мы живем, когда вся жизнь наша не только не есть исполнение воли его, а, напротив, беспрестанное нарушение ее.

Марья Ивановна.Да чем же она нарушает, когда мы живем, не делая никому зла?

Николай Иванович.Как не делаем никому зла? Вот это-то и есть понимание жизни, как те виноградари. Ведь мы…

Марья Ивановна.Да я знаю притчу. Ну, что он всем дал поровну.

Николай Иванович (после молчания). Нет, это не то. Но одно, Маша, подумай о том, что жизнь только одна и что мы можем или прожить ее свято, или погубить ее.

Марья Ивановна.Я не могу думать и рассуждать. Я ночи не сплю, я кормлю, я весь дом веду, и вместо того чтобы мне помочь, ты мне говоришь то, чего я не понимаю.

Николай Иванович.Маша!

Марья Ивановна.Вот теперь еще эти гости.

Николай Иванович.Нет, мы договоримся. (Целует ее.) Да?

Марья Ивановна.Да, только ты будь такой, как прежде.

Николай Иванович.Я не могу, но ты послушай.

Слышен звук бубенчиков и подъезжающего экипажа.

Марья Ивановна.Теперь некогда, приехали. Я пойду к ним. (Уходит за угол дома. Туда же идут Степа, Люба.)

Ваня (перепрыгивает через скамейку). Я не бросаю. Мы доиграем. Люба! Ну, что?