Лев Толстой - Том 13. Воскресение

Все шире и шире — на путях его странствий — открывается перед Нехлюдовым смысл жизни народа, все больше и больше его личное существование и личные невзгоды заслоняются бытием народной массы, в котором заключена и, в конечном счете, только и может быть найдена истина.

Так страницы романа Толстого все больше и больше «населяются» людьми из народа, русскими мужиками. Их совокупность и создает тот многокрасочный, многоликий мир, общение с которым подымает дух Нехлюдова, наполняет его душу радостью и надеждой, спасает от отчаяния и тоски эгоистического существования.

Вторая часть романа завершается размышлениями Нехлюдова в вагоне по пути в Сибирь, вслед за Катюшей Масловой, об истинном большом свете (le vrai grand monde) — мире народной жизни. Эти размышления вызваны встречей с крестьянами, возвращающимися с заработков домой, в деревню. «И он испытывал чувство радости путешественника, открывшего новый, неизвестный и прекрасный мир». Открытие этого нового мира особенно радостно Нехлюдову после мучительных, оскорбляющих человеческое достоинство и нравственное чувство хождений по петербургским чиновничьим кабинетам и светским гостиным, после поразившего его контраста кротких тружеников-крестьян, величественных своей простотой, естественностью, детскостью, — и нагло самоуверенного, насквозь искусственного, «выморочного» семейства Корчагиных.

В 1877 году С. А. Толстая записала знаменитые слова Толстого, определяющие глубинный смысл, особенную идею каждого из двух уже написанных романов, то есть «Войны и мира» и «Анны Карениной», и романа будущего, еще не написанного. «Чтоб произведение было хорошо, надо любить в нем главную, основную мысль, — говорил Толстой. — Так, в «Anne Карениной» я люблю мысль семейную , в «Войне и мире» любил мысль народную , вследствие войны 12-го года; а теперь мне так ясно, что в новом произведении я буду любить мысль русского народа В смысле силы завладевающей» [93] С. А. Толстая . Дневники. В 2-х томах, т. 1. М., «Художественная литература», 1978, с. 502. .

В этом различении Толстым двух проявлений «мысли народной» скрыт очень важный смысл.

В первом случае, говоря о мысли народной, Толстой разумеет народ, поднимающийся на борьбу и побеждающий в войне отечественной, национальной. Во втором случае речь уже идет об идее романа из жизни современного — страдающего, угнетенною крестьянства.

С. А. Толстая связывает в своей записи идею будущего романа («мысль русского народа в смысле силы завладевающей» ) с замыслом романа о переселенцах («…сила эта у Льва Николаевича представляется в виде постоянного переселения русских на новые места» [94] С. А. Толстая . Дневники. В 2-х томах, т. 1. с. 502. ). Идея эта, хотя она и могла связываться с таким замыслом, конечно, значительнее, глубже, «сила завладевающая» — его творческая, созидающая сила русского народа, русского мужика. Понятно, почему символом и воплощением «народной мысли» могла стать для Толстого «переселяющаяся» община, иначе говоря — община, освободившаяся от пут социальных (дворянина-землевладельца, кулака и т. п.) и политических (всех форм государственного вмешательства в ее жизнь), «общежитие свободных и равноправных мелких крестьян» [95] В. И. Ленин . Полн. собр. соч., т. 17. с. 211. .

Жизнь порабощенного и разоряющегося русского крестьянина последних десятилетий XIX века была, разумеется, очень далека от идеала крестьянской общины, соответствующего «точке зрения патриархального, наивного крестьянина» [96] Там же , т. 20. с. 40. . Но именно этот идеал был той высокой оценивающей меркой, которой мерил жизнь своего времени Толстой не только в публицистике, но прежде всего — в «Воскресении».

Чтобы нравственно возродиться, Нехлюдов должен не только искупить свой грех, свою вину перед Катюшей, — он должен радикально решить для себя «крестьянский вопрос», исправить несправедливость, безнравственность, «грех» владения земельной собственностью. И такое решение он находит именно в Панове, в деревне тетушек, то решение, которое, как первый шаг, как начало, казалось радикальным и самому Толстому: «отдать землю крестьянам внаем за ренту, а ренту признать собственностью этих же крестьян». Такое решение «земельного вопроса» приближало осуществление так называемого единого налога, или единой подати на землю — Single-tax — проекта, предложенного американским экономистом, публицистом, общественным деятелем Генри Джорджем [97] Толстой сам пытался осуществить этот проект на земле села Овсянникова, принадлежавшей его дочери, Татьяне Львовне: «…мне очень хочется устроить там так за нее <���то есть за Татьяну Львовну>, чтобы деньги за землю шли на общественное дело à la Henry George» (т. 67, с. 211). «Он объяснил мне свой план, как поступить с землей, — вспоминала Т. Л. Толстая, — и мы поехали с ним в Овсянниково, чтобы передать крестьянам наше предложение. Разговор отца с мужиками довольно точно описан в романе «Воскресение» (Т. Л. Сухотина-Толстая . Воспоминания. М., «Художественная литература», 1976. с. 356, 357). .

Толстой писал позднее в предисловии к русскому переводу книги Г. Джорджа «Общественные задачи» (М., 1907): «…теперь совершается в России революция, серьезная основа которой одна: отрицание всем народом, настоящим народом, земельной собственности. <���…> В огромном большинстве русского народа всегда жила и живет до сих пор основная идея Генри Джорджа, состоящая в том, что земля есть общее достояние всех людей и что обкладываться налогами может только земля, а не труд людей» (т. 36, с. 302).

Толстому казалось, что земельный вопрос — основной вопрос русской крестьянской революции — может быть решен путем осуществления единого налога, хотя эта утопия, в сущности, отрицается уже в «Воскресении» указанием на переход земли из рук «господишек», как презрительно говорит Нехлюдову извозчик-мужик, в руки купцов и «дюфаров» (Дюфар — в «Воскресении» — разбогатевший театральный парикмахер). «У них не укупишь, — сами работают». Тем более не отдадут они, купцы и «дюфары», землю крестьянам, как отдал Нехлюдов, убедившись в несправедливости, безнравственности землевладения. Нравственное решение земельного вопроса, предлагаемое «чудным барином» Нехлюдовым, было еще очень далеко от его социального решения, которое могло быть найдено только революционным крестьянством. Такого решения нет в «Воскресении», хотя Толстому, в конечном счете, было нужно именно такое, всеобъемлющее, революционное решение [98] Именно поэтому еще в 1885 году он писал: «Мои требования гораздо дальше его <���Г. Джорджа>; но это шаг на первую ступеню той лестницы, по которой я иду» (т. 83, с. 481). Именно поэтому накануне революции 1905 года, когда Короленко рассказал ему о «грабижке», то есть захвате крестьянами помещичьей земли, «Толстой сказал уже с видимым полным одобрением: — И молодцы!.. — Я спросил: — С какой точки зрения вы считаете это правильным, Лев Николаевич? — Мужик берется прямо за то, что для него всего важнее. А вы разве думаете иначе?» (В. Г. Короленко . Разговор с Толстым. Максимализм и государственность. — Собр. соч. в 10-ти томах, т. 8, М., Гослитиздат. 1955, с. 140). , от которого зависела судьба русского крестьянства.