Лев Толстой - Том 13. Воскресение

«Работа в смешанном» — как определил Толстой процесс писания нового романа — не только не исключила, но, наоборот, потребовала все более глубокого анализа и непрестанного уяснения того, что казалось уясненным. «Воскресение» — лишь часть той гигантской, титанической, ни с чем не сравнимой духовной деятельности, какую являет собою творчество Толстого трех последних десятилетий его жизни, часть неотделимая, без всей этой творческой совокупности не существующая и непонятная. Каждый социально-публицистический трактат, каждое художественное произведение, следовавшие за «Исповедью» и предшествовавшие «Воскресению» или писавшиеся одновременно, представляли собой своеобразную ступень на пути к обобщающему, энциклопедическому роману — роману, который соединил в себе особенности жанров, разрабатывавшихся Толстым в это время: лирическую страстность исповеди, публицистичность трактата, простоту народного рассказа, социально-психологическую детерминированность повести — и не просто соединил, а представил в новом синтезе, новом качестве.

В начале девяностых годов, одновременно с «Воскресением», Толстой работал над рассказом «Кто прав?». Процесс его создания поставил перед великим художником вопрос об «изживании» тех художественных форм, которые стали традиционными, но теряли свою, если можно так сказать, нравственно-содержательную оправданность в новых обстоятельствах общественного и духовного развития — в особенности перед лицом «жизни простого трудового народа» (т. 23, с. 47). «Начал было продолжать одну художественную вещь, — писал Толстой Лескову 10 июля 1893 года о рассказе «Кто прав?», — но, поверите ли, совестно писать про людей, которых не было и которые ничего этого не делали. Что-то не то. Форма ли эта художественная изжила, повести отживают, или я отживаю?» (т. 66, с. 366).

Гениальный художник, переживший «перестройку миросозерцания», может быть, первым из современников так остро почувствовал «изживание» старой, классической формы — повести или романа — с традиционным романическим сюжетом, с виртуозно и детально разработанной психологией любовной страсти…

Показательно, что Чехов не был удовлетворен в «Воскресении» как раз тем, что связывало роман с классической традицией, — его собственно «романическим» сюжетом. «Это замечательное художественное произведение, — писал Чехов М. О. Меньшикову 28 января 1900 года. — Самое неинтересное — это все, что говорится об отношениях Нехлюдова к Катюше, и самое интересное — князья, генералы, тетушки, мужики, арестанты, смотрители. Сцену у генерала, коменданта Петропавловской крепости, спирита, я читал с замиранием духа — так хорошо! A m-me Корчагина в кресле, а мужик, муж Федосьи! Этот мужик называет свою бабу «ухватистой». Вот именно у Толстого перо ухватистое» [108] А. П. Чехов . Полн. собр. соч. и писем. Письма, т. 9. М., «Наука», 1980, с. 30. . Эти суждения Чехова, высказанные под непосредственным впечатлением от только что прочитанного романа, при всей своей беглости, отрывочности и неаргументированности, «ухватывают», пожалуй, противоречие, которое Толстой напряженно преодолевал в процессе многолетнего писания романа, — между «романическим» сюжетом (отношения Катюши и Нехлюдова) и безгранично расширившимся социально-политическим, нравственно-философским, жизненным содержанием [109] Можно было бы в этой связи упомянуть уже частично цитировавшийся выше отклик на «Воскресение» В. В. Стасова: «Перед такою громадною картиною нового поколения, идущего к новой жизни и на новые дороги, — да еще как! И мужчины, и женщины в одну ногу, как ровные, — перед такою картиною и живописью, перед таким грандиознейшим из сюжетов, частная и отдельная жизнь Нехлюдовых и Катюшей — отходит скромно на второй план» («Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка. 1878–1906», с. 236). . Творческая история «Воскресения» и сам роман являют собой поразительное и вдохновляющее зрелище титанических усилий гения решить задачу, которую будет решать все искусство XX века: задачу создания романа нового типа.

если, впрочем, вы не предполагаете уплатить в окружной суд штраф в 300 рублей, которые вы жалеете истратить на покупку лошади (франц.).

Матушка велела вам сказать, что ваш прибор будет ждать вас до ночи. Приходите непременно когда угодно (франц.).

поддержать (франц.).

«Социальная статика» (англ.).

наш дорогой философ (франц.).

изящна (франц.).

теннисе (англ.).

Как это верно (франц.).

дурное настроение (франц.).

Как это меня занимает (франц.).

Какое-нибудь дело, в котором замешано самолюбие; он очень обидчив, наш дорогой Митя (франц.).

Скорее дело, в котором замешана грязная любовь (франц.).

остроумия (франц.).

перевернуть страницу (англ.).

дорогой мой (франц.).

иного они не творят (франц.).

это мое твердое убеждение (франц.).

человек с подорванной репутацией (франц.).

Я знаю, что ты не злоупотребишь… (франц.).

Она хорошенькая? (франц.).

Безобразна (франц.).

Она делает много добра (франц.).

Пусть веселятся, и да благословит их бог… (франц.).

Подите засвидетельствуйте почтение хозяйке (франц.).

И Надин Буксгевден. Все городские красавицы (франц.).

До свидания, дорогой мой! (франц.).

Тебе стоит только приказать (франц.).

Наконец! (франц.).

идите к нашему столу. Вам сюда подадут чай… (франц.).

Великолепно (франц.).

Он так добр… (франц.).

я к твоим услугам (франц.).

Никогда, никогда не поверю (франц.).

Графиня Воронцова и Виктор Апраксин (франц.).

Это страдалица (франц.).

по-французски (франц.).

по-зулусски (франц.).

Первый вор в деревне (нем.).

единый налог (англ.).

старинном саксонском фарфоре (франц.).

Ты разыгрываешь из себя Говарда! (франц.).