Вячеслав Пьецух - Заколдованная страна

– А самые верные жены, – добавила Ольга, – бывшие проститутки.

Вера спросила:

– Проститутки-то тут при чем?

На этом стихе Вера взялась подтягивать, но я как раз загорелся одной пресоблазнительной мыслью, и поэтому самым бесцеремонным образом перебил певуний:

– А вот давайте прикинем, что было бы, как бы сложилась жизнь, если бы большевики с самого начала взялись за дело христолюбиво?

– Как это, христолюбиво? – спросил Оценщик, медленно выкатывая глаза.

– Ну, не на половецкий лад, а цивилизованно, в меру возможного по-хорошему, как завещал Христос.

– Да не могли они взяться за дело христолюбиво, – сказала Вера, – на то они и большевики!

– Конечно, не могли, – согласился я. – Потому что люди подобрались в РКП(б) по преимуществу неинтеллигентные, однобоко образованные, грубо религиозные. И как следствие – узкие, нетерпимые, жестокие да к тому же отчаянные идеалисты. Но нам-то что мешает взяться за дело христолюбиво?…

– Не понял?… – сказал Оценщик.

– А ведь, в сущности, ничто не мешает, – ответил на мой вопрос Тараканий Бог и удивился, точно сделал значительное открытие.

– В том-то вся и штука! – воскликнул я. – Если мы действительно граждане своей родины, если мы веруем, что общинность, или коммунизм, есть действительно то самое светлое завтра…

– После-после-послезавтра, – поправила меня Ольга.

– После-после-послезавтра, к которому законосообразно устремлено человечество, то ничто не мешает нам основать партию христианских коммунистов – христиан-коммунистическую партию Советского Союза, если сформулировать ее по общепринятому образцу.

Наступила некоторым образом вопросительная тишина, чреватая разрядкой, может быть, даже комической, и как раз в эту самую, с моей точки зрения, достаточно торжественную минуту ненормальный Ольгин супруг принялся снова ломиться в дверь.

– А зачем? – как-то вяло спросила Вера.

– А ни зачем! – ответил ей Тараканий Бог. – Так просто, чтобы совесть была чиста. Лет через пятьдесят, уважаемая Вера Викторовна, спросит ваша внучка: а как ты, бабушка, боролась против тоталитарного режима и боролась ли вообще?

– А мы боролись, – с подъемом сказала Ольга. – Мы за квартиру принципиально не платили и таким образом противостояли всему этому чингисханству.

– Ну, это, положим, курам на смех. Другое дело, если бы вы в ответ: я была членом партии христиан-коммунистов, и поэтому совесть моя чиста!

– Я что-то не пойму, – несколько ехидно сказала Вера. – Вы же еще час тому назад утверждали, что партийность – полная чепуха…

– Так ведь это какая партийность? Которая предполагает практическую деятельность разной интенсивности во имя одной и той же конечной цели. А мы будем партия веры! Потому что и христианство есть дело веры, и коммунизм тоже есть дело веры. Социал-демократы пусть национализируют транспорт, борются с консерваторами, налаживают социальную защищенность, а мы будем исключительно верить в Царство божее на земле.

– Вот именно! – сказал я. – На самом деле партии существуют вовсе не для того, чтобы кромсать и коверкать жизнь, а для того чтобы объединять людей – ну, вот как церковь объединяет людей, – которые одинаково понимают назначение человека и конечную цель исторического развития, которые в той или иной степени отвечают этому назначению и желают способствовать законосообразному ходу дел. Вот мы как христиан-коммунисты осознаем, что общинный строй, или коммунизм, есть цель исторического развития, но это отнюдь не означает, что нам нужно немедленно браться за топоры. Большевики потому-то и погорели, что они стремились за шиворот перетащить человечество через пятьсот лет естественного развития, через естественное отмирание эксплуатации наемного труда, национальных предрассудков, товарного рынка, собственничества и прочих болезней роста.

– Ну, это еще ничего, – объявила Ольга и сделала легкий вздох. – А то я думала, и вправду нужно будет браться за топоры.

– А ведь все равно посадят! – чуть ли не с восторгом сказала Вера.

– Могут и посадить, – подтвердил Тараканий Бог. – Но ведь тут что льет воду на нашу мельницу бывают такие времена, когда порядочному человеку место исключительно за решеткой.

– В таком случае, – продолжила Вера со спокойствием обреченного, – не грех и отсидеть какой-то разумный срок. Тем более, а что, если потомок и вправду спросит: «Ты зачем, старая, довела до ручки советское государство?». Ведь им как-то нужно будет смотреть в глаза…

Я повернулся к Оценщику, который нервно крутил в руках чайную ложку, и строго его спросил:

– А вы что молчите, как истукан?

– Я думаю, – был ответ.

– Чего тут думать-то, нечего тут и думать, все ясно как божий день! Для дураков христиан-коммунизм это гибрид кролика и удава, для ребят из Большого дома – опасная ересь, подрывающая государственные устои, а для порядочного человека – последняя и единственная зацепка. И даже дело обстоит еще проще: если бог есть – все будет хорошо, если бога нет – страна идет к погибели, – выбирайте!

– А-а, хрен с вами! – сказал Оценщик. – Образно говоря, за компанию и жид удавился!

– Опять вы за старое! – выговорила ему Ольга.

– Ну извините.

– Да нет, пожалуйста…

– Манифест-то будем писать? – деловито спросил Тараканий Бог и по-писарски потер руки.

– Без этого никак нельзя, – ответил ему Оценщик. – И манифест писать надо, и прочее, что полагается, чтобы все было как у людей. Ну, у кого почерк хороший?

Ольга сообщила:

– У нас есть пишущая машинка.

– Во дают! – воскликнул в сердцах Оценщик. – А чего же вы ее не предъявили, когда я оценивал ваше возмутительное имущество?

– Так, на всякий случай. Как сердце чувствовало, что жизнь еще не кончена, что кое-что еще ожидается впереди.

С этими словами Ольга вспорхнула, легкая, как птичка, со своего стула и через минуту водрузила на кухонный стол пишущую машинку. Потом она заправила в каретку лист папиросной бумаги и занесла над клавиатурой нежные кисти рук.

Вера сказала:

– А мое сердце чувствует, что из этой затеи не будет проку. Потому что у нас любые затеи, даже из благородных, дают в результате базар-вокзал.

Я подумал: что-что, а уж это точно. Вот в 1662 году царь Алексей Михайлович Тишайший пошел на прямо революционный шаг ради упорядочения финансов – выпустил медные ассигнации, ходившие по цене привычного серебра, однако князь Илья Милославский, ответственный за эту финансовую операцию, в видах наживы накупил по себестоимости несколько пудов меди и пустил ее в обращение: естественно, курс рубля резко пал, цены выросли, и грянул… Нет, не так…